не моргнув глазом, точно кто-то нуждается в его сожалениях:
– Естественно, я горько сожалею о случившемся, но мы не допустим, чтобы это заставило нас свернуть с нашего пути. Будем помнить, что чаяния народов всего мира сосредоточены по-прежнему в надежде на мир.
От Мюнхена не отрекается, уверяет палату, что политика Мюнхена пользуется полной поддержкой со стороны общественного мнения всего мира, а потому правительство его величества, как и прежде, станет стремиться к разрешению всех споров между державами только мирным путем.
Каков молодец?!
Оппозиция, разумеется, встречает речь премьера в штыки, что входит в обязанность любой оппозиции, это у них такая игра. Интересно, что с его позицией согласны не все консерваторы. Иден, очень неглупый, способный иметь своё мнение, что большая редкость в условиях демократии, предупреждает, что Чехословакией дело не кончится, что за Чехословакией последуют и другие малые страны Европы, и предлагает, во-первых, создать коалиционное правительство, и, во-вторых, вступить в тесное сотрудничество с другими миролюбивыми государствами, имея в виду прежде всего Советский Союз. Получив из палаты нужный сигнал, лондонские газеты яростно нападают на этого выскочку в чине ефрейтора, выражаются, правда, довольно витиевато: «постскриптум к Мюнхену», «чудовищное преступление», «жестокий и брутальный акт подавления», требуют сопротивляться фашизму вместе с Францией, США и СССР и прямо указывают, что следующей жертвой агрессии станет Румыния с её громадными запасами нефти, поскольку нынче без нефти нельзя воевать. Тем не менее журнал «Панч» как ни в чём небывало помещает карикатуру на Джона Буля, который со вздохом облегчения пробуждается от кошмарного сна, а из окошка выпархивает его недавний «страх перед войной».
У товарища Сталина никогда не возникало сомнений, что политика в насквозь прогнивших западных демократиях зависит не столько от собственных убеждений, сколько от курса на бирже и хорошо оплаченных криков газет, но не так же бесцеремонно и резко, как премьер-министр отличается в Бирмингеме. Всего два дня спустя Чемберлен кается в собрании тамошних консерваторов, что был излишне умерен в парламенте, но всего лишь потому, что не располагал всеми сведениями о происшедшем, точно ему было мало знать, что целое государство Восточной Европы вдруг перестало существовать. Глава правительства укоряет германского лидера, за что бы вы думали? Только за то, что тот нарушил слово, данное в Мюнхене, больше никого не захватывать без консультаций с ним и его сотоварищем Даладье, точно сам только что не нарушил собственные гарантии, данные Чехословакии именно в Мюнхене, и с благородным негодованием перечисляет бесстыдные заверения фюрера «это мое последнее территориальное притязание в Европе», «я больше не заинтересован в Чешском государстве и могу гарантировать это», «нам не нужно
