единственный зазор в капиталистической жизни, в котором люди могли удовлетворять нужды друг друга из любви или заботы, даже если часто они также удовлетворяются из страха или на основе господства. Родители забоятся о своих детях из чувства любви, по крайней мере в какой-то степени… Я даже думаю, что память об этом остается с нами навсегда, когда мы вырастаем, так что мы всегда храним утопическое воспоминание о труде и заботе, основанной на любви, а не на финансовом вознаграждении25.
В работах женского движения показано удручающее воздействие этой любви, заботы и услужения на женщин. Все это цепи, которые привязали нас к положению, близко к рабству. Мы отказываемся возводить в утопию прозябание наших матерей и бабушек, как и наше собственное прозябание, испытанное в детстве! Когда государство не платит заработную плату, своими жизнями должны расплачиваться те, кого любят и о ком заботятся. Также мы отказываемся от идеи Лопейт о том, что требование финансового вознаграждения «привело бы лишь к тому, что еще больше заслонило бы для нас возможности свободного и неотчужденного труда»26, ведь из этого следует, что скорейший способ сделать труд «неотчужденным» – работать бесплатно. Несомненно, класс капиталистов приветствовал бы такое предложение. Добровольный труд, на котором зиждется современное государство, основан именно на этой безвозмездной растрате нашего времени. Нам, однако, кажется, что, если бы наши матери, вместо того чтобы полагаться на любовь и заботу, получали финансовое вознаграждение, так не ожесточались, не были бы такими зависимыми, не подвергались бы шантажу, да и сами были бы менее склонны шантажировать собственных детей, которым постоянно напоминают о жертвах их матерей. У наших матерей было бы больше времени и сил, чтобы бороться против своего труда, и это вывело бы нас на более передовую стадию в этой борьбе.
Сущность капиталистической идеологии заключается в прославлении семьи как «частного мира», последней границы, где мужчины и женщины могут «сохранить нашу душу живой»27, и поэтому неудивительно то, что эта идеология снова стала пользоваться популярностью среди капиталистических стратегов в наше собственное время «кризиса», «жесткой экономии» и «потрясений».
Как недавно заявил Рассел Бейкер в New York Times, «любовь сохранила наше тепло во время Депрессии, и нам стоило бы не забывать о ней и сегодня, когда мы снова вступаем в тяжелые времена»28. Эта идеология, противопоставляющая семью (или сообщество) заводу, личное – социальному, частное – публичному, производительный труд – непроизводительному, работает на наше порабощение домом, которое в той мере, в какой оно остается неоплачиваемым, всегда представлялось актом любви. Эта идеология глубоко укоренена в капиталистическом разделении труда, которое одно из наиболее ярких своих выражений находит в организации нуклеарной семьи.
Мистификация социальной функции семьи за счет заработной платы как особого
Ibid. P. 10.
«Устранение одной большой зоны капиталистической жизни, где трансакции не имеют меновой стоимости, привело бы к тому лишь, что заслонило от нас возможности свободного и неотчужденного труда» (Ibid).
«Я полагаю, мы сохраняем нашу душу живой именно в наших частных мирах» (Ibid).
См.:
