и превращаются в тени. В моём истощённом рассудке роятся какие-то то ли мысли, то ли образы, кажется, я мысленно продолжаю обессилено стонать. Мой разум – враг мой, почти любая внутренняя активность моего рассудка или моей души приводят меня почти в состояние агонии. Тут я начинаю слышать голоса. Теперь эти существа внутри меня. Они слышат каждую мою мысль, ощущают каждое моё чувство, даже малейшее душевное движение не ускользает от них. Жалость к себе, возникшая во мне, подхватилась ими и с гоготом, пошло кривляясь, юродствуя и паясничая, пошла в разнос, была нравственно разорвана на куски. Настала очередь для остальных процессов, происходящих в моём сознании и в моей душе, любая мысль о себе, представляю ли я себя сильным или слабым, человеком или недочеловеком, грешным или праведным, несчастным или смерившимся, уродуется ими в самых непредставимых формах, камня на камне не остаётся ни от одной мысли, ни от одного чувства, даже ни от одного элемента самоидентификации. На огне опошления, опускания, изгаживания, публичного растаптывания сжигается всё, абсолютно всё, что есть во мне. Грязная свора внутри меня ждёт: ну-ка, эть, чего ещё выдаст? Абсолютные специалисты по всем формам извращений, уничижений, юродств и грязного абсурда, ничего не помогает от них, даже если сам решишь отречься от всего, что в тебе есть, само это желание будет изничтожено, как и всё остальное. Даже внутренне безмолвие – достаточный материал для его распятия, унижения и самых бессмысленных, самых низких опусканий. Им не подсунешь подставную мысль, они всё видят, от них со страхом не спрячешь хотя бы самое святое, самое малое и безобидное, пытаясь не думать об этом, они были свидетелями моей жизни, с первых её дней, это они всё устроили, и они знают всё. Так продолжается долго. Бесконечно долго. Наконец, ничего не остаётся от моей человеческой природы, ничего меня больше не трогает, исчезла сама моя человеческая форма, уничтожено всё, что могло быть уничтожено. Во мне воцаряется глубокое безмолвие. Голоса стихают.
Меня оставили, по-видимому, ненадолго одного. Впрочем, и сейчас, наверное, они слышат меня. Моя память начинает проясняться. Я вспоминаю, что таких подставных жизней уже было бессчетное количество. Вспоминаю, что им нужно от меня. Они питаются моей болью. Когда-то они пытали меня физически, но видимо, больше их удовлетворяет боль душевная. Одно время они погружали меня в вымышленную жизнь и пытались выколотить из меня энергию страдания прям там, разыгрывая ужасы смертей, убийств, самоубийств, пыток, сумасшествий, мучительных голодных смертей, чудовищных предательств, трансформаций и даже пожираний моими любимыми людьми друг друга. Каждый раз выдумки их были так изощрённо чудовищны, что я практически сходил с ума, и на этом очередная игра заканчивалась. Теперь они перешли к другой стратегии: подстроить всю жизнь целиком от начала до конца, а потом изничтожить её на корню, минуту за минутой, не оставить ничего из того, что сформировало
