Я любила искать в холодильниках лаймово-ванильное мороженое. Мне нравилось драться подушками со своими двоюродными братьями и сестрами в сезон дождей – мы прятались в темноте, а потом молния ярко освещала наши убежища и мы начинали лупить друг друга подушками. Я обожала эту еду: жирная черная лапша с мясом, острая лапша с креветками, хрустящие ростки фасоли, мягкий и горячий цыпленок по-хайнаньски. Мне нравилось, как эту еду подавали на ярко-голубых пластиковых тарелках, как мы ели ее ярко-оранжевыми палочками, а потом запивали ледяным соевым молоком или ярким фруктовым соком. Мне нравилось не пристегиваться на заднем сиденье машины. Я обожала целыми днями играть с братьями и сестрами в компьютерные игры. Мне нравился язык, на котором я говорила совершенно свободно. Элегантная лаконичность (Can lah!), череда восклицаний (Alamak! Aiyoyo! Aiyah! Walao eh!), заимствования из самых разных языков (малайский: Tolong! кантонский: Sei lor! тамильский: Podaa!), загадочная грамматика (Так темно! Ой, молния! Ух ты, нравится, да?)
Но больше всего я любила Малайзию за то, что Малайзия любила меня.
В моем детстве мы возвращались в Малайзию каждые два года. Иногда мы приезжали на пару недель во время зимних праздников, а летом проводили там целых два месяца. Я готовилась к этим поездкам заранее, за несколько месяцев. В обед лежала на жарком калифорнийском солнце, привыкая к ощущению палящей жары, чтобы в тропиках бегать и играть, ни о чем не думая.
Малайзия была для меня облегчением. Там было уютно и спокойно. В кругу семьи родители успокаивались и становились нормальными людьми. Они смеялись, ели и никогда не ссорились. Мне не приходилось внимательно следить за ними, и я могла быть обычным ребенком. Мы с братьями и сестрами открывали для себя тайные, волшебные миры, которые были только нашими. Нам никто не мешал – нас только кормили. Мы жили как короли.
А я была царем царей, верховным правителем, потому что была всеобщей любимицей. Нет, не то чтобы мне доставались лишние куски пирога. Я была любимицей, которой восхищались на семейных обедах: «О, Стефани лучше всех!» Мои тетушки твердили своим детям: «Ну почему ты не можешь быть похожей на нее?» Все говорили, что я очень умная и исключительно хорошо воспитанная. Со мной редко случались проблемы, и все покупали мне любые игрушки, какие мне хотелось. Больше всего меня любила матриарх нашей семьи – тетя моего отца. Все мы звали ее Тетушкой.
Тетушка была моей двоюродной бабушкой – миниатюрная старушка, которая, шаркая ногами, расхаживала по всему дому и была грозой семьи. Она могла сурово ударить кулаком по столу и пуститься в громогласные рассуждения о том, как тяжело в наше время купить хороший рамбутан. (В старости главной страстью Тетушки стали хорошие фрукты.) Она в совершенстве овладела искусством страстной драматизации. Однажды она спокойно рассказывала мне о своем детстве и упомянула, что в те времена, если ребенок получал на экзамене ноль, семья должна была платить большой штраф. Я просто поразилась – не может быть! Я точно правильно услышала?
– Платить штраф? – переспросила я.
Тетушка
