игру, но она всем пришлась по вкусу. И когда наша честная компания собиралась под старым тополем, кто-нибудь обязательно предлагал:
– Сыграем в красавицу?
Все становились в круг, и слова считалочки начинали перебегать с одного на другого:
– Эна, бена, рес…
Эти слова из какого-то таинственного языка были для нас привычными.
– Квинтер, контер, жес…
Мы почему-то любили, когда водила Нинка из седьмой квартиры, и старались, чтобы считалочка кончалась на ней. Она опускала глаза и разглаживала руками платье. Она заранее знала, что ей придется выходить на круг и быть красавицей.
Теперь мы вспоминаем, что Нинка из седьмой квартиры была на редкость некрасивой: у нее был широкий приплюснутый нос и большие грубые губы, вокруг которых хлебными крошками рассыпались веснушки. Лоб – тоже в хлебных крошках. Бесцветные глаза. Прямые жидкие волосы. Ходила она, шаркая ногами, животом вперед. Но мы этого не замечали. Мы пребывали в том справедливом неведении, когда красивым считался хороший человек, а некрасивым – дрянной.
Нинка из седьмой квартиры была стоящей девчонкой – мы выбирали красавицей ее.
Когда она выходила на середину круга, по правилам игры, мы начинали «любоваться» – каждый из нас пускал в ход вычитанные в книгах слова.
– У нее лебединая шея, – говорил один.
– Не лебединая, а лебяжья, – поправлял другой и подхватывал: – У нее коралловые губы…
– У нее золотые кудри.
– У нее глаза синие, как… как…
– Вечно ты забываешь! Синие – как море.
Нинка расцветала. Ее бледное лицо покрывалось теплым румянцем, она подбирала живот и кокетливо отставляла ногу в сторону Наши слова превращались в зеркало, в котором Нинка видела себя красавицей.
– У нее атласная кожа.
– У нее соболиные брови.
– У нее зубы… зубы…
– Что – зубы? Жемчужные зубы!
Нам самим начинало казаться, что у нее все лебяжье, коралловое, жемчужное. И красивее нашей Нинки нет.
Когда запас нашего красноречия иссякал, Нинка принималась что-нибудь рассказывать.
– Вчера я купалась в теплом море, – говорила Нинка, поеживаясь от холодного осеннего ветра. – Поздно вечером в темноте море светилось. И я светилась. Я была рыбой… Нет, не рыбой – русалкой.
Не рассказывать же красавице, как она чистила картошку, или зубрила формулы, или помогала матери стирать.
– Рядом со мной кувыркались дельфины. Они тоже светились.
Тут кто-нибудь не выдерживал:
– Не может быть!
Нинка протягивала ему руку:
– Понюхай, чем пахнет?
– Мылом.
Она качала головой:
– Морем! Лизни – рука соленая.
Стояли мутные влажные сумерки, и было непонятно, идет дождь или нет. Только
