Лиду так, Фил удивился самому себе. Как его, однако, разобрало. Когда его прилюдно одноклассница отвергла, не пожелав потанцевать, не так обидно было. Тогда он думал, хорошо, что я в нее не влюблен, а то страдал бы…
Мысли о том, что он влюбился в Лиду, как школьник, Фил допускать не хотел. Ох уж эта романтичная Италия, родина Ромео и Казановы! Даже его свела с ума.
Корзину с фруктами Филипп подарил Фернанде, женщине, с которой он познакомился, едва попав в Марина-ди-Пиза. Она тусовалась на лавочке возле супермаркета при въезде в город. Синьора подсказывала дорогу, давала справки, приглядывала за вещами или крупными собаками, с которыми нельзя в магазин, могла дать прикурить, выручить салфеткой. Она говорила только по-итальянски, но ее все понимали. И давали денежку, хоть Фернанда и не побиралась.
Ей было лет семьдесят. Она курила что-то крепкое, одевалась просто, но ее образ был всегда оживлен брошками, бусами. Фернанда много улыбалась, не стесняясь беззубой своей пасти, говорила сама с собой, если других собеседников не находилось. Она приходила к открытию супермаркета, а уходила после его закрытия, не забыв помочь работникам собрать тележки. Обедала Фернанда в ближайшей пиццерии. Всегда одно и то же: кальцоне и крестьянский салат. Пила крепчайший кофе. Между делом перекусывала тем, чем угощали.
Фруктовой корзине она очень обрадовалась. Назвала Фила «тесоро», что можно перевести как «лапочка», и послала ему воздушный поцелуй. Пусть ненадолго, но подняв тем самым настроение.
Филипп вернулся в отель, решив доспать. Лег не в номере, а на панорамном балконе. Широком, тенистом, с видом на пристань. Рядом с собой поставил бутылку минеральной воды. Если беспокойство опять не даст отрешиться, то он пойдет к морю, возьмет в прокат водный мотоцикл и будет гонять на нем, пока не обессилит…
Но дрема быстро окутала Фила. Погружаясь в сон, он снова увидел Лиду, и она будто взывала к нему, но концентрироваться на ней все равно что портить себе сиесту. Отогнав женский образ, Филипп уснул.
Он считал себя бакинцем. Уже потом москвичом и в последнюю очередь стамбульцем. Когда Фила спрашивали, откуда он, даже сейчас он машинально отвечал: «Из Азербайджана».
Он обожал Баку. Для Фила этот город оставался лучшим в мире. Даже современный и мало похожий внешне на тот, в котором он рос, он сохранил свою душу. И все было бы понятно, будь его детство безоблачно. Но Филипп родился в разваливающемся СССР, а рос в стране, только обретшей независимость. Тогда всем было трудно, но русским в бывших республиках Союза особенно. Их не просто притесняли, а выгоняли силой. Не всех, наверное, но семья Филиппа с этим столкнулась. Их дом закидывали ослиным дерьмом, расписывали оскорбительными надписями, били стекла в окнах. Как-то дом пытались сжечь, но соседи помогли затушить пожар. Большинство из них из благих побуждений, а кто-то просто побоялся, что огонь переметнется на их жилища. На отца нападали. Матери, беременной дочкой, могли не продать овощей на рынке, молока, яиц. Фила дразнили, а когда он пошел в первый класс, побрили наголо, чтобы
