псевдонимом казалась ему банальной и неприятной. Тем не менее он считал себя обязанным пойти на это, потому что – хотя и прочел лишь несколько стихотворений тезки и однофамильца Гонсало Рохаса, которые, кстати, оценил как великолепные, – понимал: тот является одним из самых крупных чилийских поэтов, был признан в мире и только что получил Национальную премию по литературе и еще одну премию, очень важную, в Испании. Так что это имя было занято, а идея использовать фамилию матери, Муньос, тоже не представлялась возможной, поскольку был еще один поэт, Гонсало Муньос, гораздо менее известный, чем Гонсало Рохас, но наделенный таинственной авангардной аурой. Возможный вариант – подписывать договоры с издательствами от имени «Гонсало Рохаса Муньоса» – звучал слишком похоже на «Я не тот Гонсало Рохас». Словом, это было все равно что заранее признать свое поражение.
Он пытался последовать образцу Пабло де Роки, урожденного Карлоса Диаса Лойолы, который придумал себе говорящую фамилию (roca – «скала», «утес»). Однако на ум Гонсало приходили лишь смешные сочетания типа Гонсало де Рота (rota – «разрыв», «поражение»), Гонсало де Маасс или Гонсало де Рапе (rape – «морской черт») (да и те нравились ему мало). И тогда он склонился к поиску псевдонима в других литературных экосистемах, как это сделали в свое время Габриэла Мистраль и Пабло Неруда, лауреаты Нобелевской премии. Отбросив самые глупые варианты (Гонсало Рембо́, Гонсало Гинзберг, Гонсало Пазолини, Гонсало Писарник), он составил шорт-лист псевдонимов – Гонсало Гарсиа Лорка, Гонсало Корсо, Гонсало Грасс, Гонсало Ли По и Гонсало Ли Мастерс, но не смог окончательно выбрать ни один из них. Уже вечерело, когда он придумал псевдоним Гонсало Песоа, что позволило ему почтить одновременно португальского поэта Фернандо Пессоа (которого он не читал, но знал, что тот великий) и чилийского поэта Карлоса Песоа Велиса (который ему очень нравился).
Через семь месяцев после разрыва Карле стали поступать заказной почтой длинные и забавные, основанные на вымысле письма Гонсало о том, что их любовная связь не исчерпана и что сейчас он совершает поездку по отдаленным странам и городам, таким как Марокко, Стамбул и Суматра, и даже посещает какие-то несуществующие места. У него был особый талант придумывать плотоядные цветы и хищных животных, к тому же он умело живописал стихийные бедствия. Свои драгоценные письма Гонсало подписывал собственным именем и сопровождал стихами под псевдонимом.
Новые творения Гонсало не соблюдали западных шаблонов, потому что вместо сонетов или романсов он обратился к сочинительству японских хайку, вернее, коротких стихотворений, которые он так называл (при этом Гонсало никак не связывал свою внезапную страсть к хайку с проблемами преждевременной эякуляции).
В первом письме было такое простое и, наверное, красивое стихотворение:
Ветер в деревьях
ты рисовала,
глаза прикрыв.
Менее запоминающимся был вот такой текст, включенный в письмо номер три:
Смутный полдень –
предатель
