сорок заснеженном
В сорок заснеженном, окровавленном
выбыл, сгинул, погиб.
Сколько мне в снах
истаптывать сапоги?
Сколько тянуться,
вновь тебя упуская?
Я – стою на краю,
ты – срываешься, летишь с края,
разбиваешься там,
куда вряд ли приводят карты.
Сердце сходит с прямой
задолго еще до старта,
едва слышит в кошмаре
эхо колес стука.
Ведь ты снова протянешь,
а я не словлю – руку.
Разрезали, как ткань
Разрезали, как ткань, подворачивая вовнутрь
гнев и ненависть, жажду убить. И ни шва наружу.
Ты зовешь меня именем. Именем не моим,
а того, кто во мне давно мертв, но зачем-то нужен.
Шрамы, точки чернил, детства памятная деталь —
все сползает, как шкура змеиная. Просто выкинь,
потому что все это – то, чего не хочу,
и навряд ли, давай по-честному, я привыкну:
меня, как второсорт, спрессовали в живой кусок
мяса, полного боли, и током бьют, чтоб плясалось.
Только ты… ты безумен, и выживший Франкенштейн
для тебя – божья милость. И ты забываешь жалость,
ты меня не жалеешь, ты мне вскрываешь швы,
лезешь в раны, не видя, что руки по локоть в соли,
и мне больно. Но ты, погруженный в личный ад,
стал страшнее их всех. Я прошу тебя: хватит боли.
Засыпая, я думаю, чему был подобен ад
Засыпая, я думаю, чему был подобен ад,
если самое страшное вот оно, вокруг, рядом?..
Холод жмется и кошкой ластится под ладонь,
забираясь мне в грудь удушающим, сладким ядом,
отнимая биение сердца: жив я, мертв?
Я свободен от смерти, но толку в такой свободе…
Если есть в небе Бог и милостив, почему
он забыл обо мне и чем я ему неугоден?..
От веревок избавиться
От веревок избавиться, если не выйдет – вырвать,
вместе с памятью все обрубить и затем уйти.
Ты, глядящий теперь глазами совсем чужими,
осознай наконец, что давно разошлись пути,
и держать не пытайся. Держащий – свободе недруг,
одиночеству недруг, мне самый лютый враг.
Все из них говорили, как ты теперь мне, про благо,
но от вашего блага мне не искать добра.
Ты стоишь на пороге, мнешься, рискуя жизнью,
умоляешь вернуться в прошлое и домой.
Только ты опоздал. Полвека как, вниз сорвавшись,
не
