иначе и уверяла меня в обратном. Именно травма выжившего вынуждала меня впоследствии спасать всех без разбору, даже тех, кто в помощи и спасении не нуждался. В лице других я пыталась спасти единственного человека, которого не знала лично и не имела перед ним ни долгов, ни обязательств. Жертвуя собой, я “держала открытую дверь” перед каждым, лишь бы спасти того единственного, кого спасти было невозможно.
– Ты не знала, как себя вести! Ты не спецназ! Не Рэмбо!
То, что ты спасла себя – уже успех и большая удача! Ты сделала всё что могла, понимаешь? – настойчиво убеждала меня психолог Тамара много лет спустя, к которой я пришла после тревожных звоночков следователя.
– Понимаю – отвечала я ей на автомате.
Тамара оказалась профессионалом: после первой же сессии и давно знакомого мне “горячего стула”, с которым моментально ушла плаксивость, и я смогла, наконец, сделать глубокий вдох, рекомендовала мне обратиться к психиатру. Лишь через год я решилась последовать ее рекомендации после очередного звонка следователя и последовавшего регресса…
В очередной раз приступив к психотерапии я решилась на огромную работу одним из результатов, которой является то, что я начала писать. Сначала мысленно я писала завещание на свое скромное имущество и придумывала способ умерщвления себя, поскольку никаких других путей отвоевать свою свободу и разум я просто не видела.
«Дыши».
У черного входа, я скукоженно сидела у двери на пластиковом ящике, что служил работникам кухни табуретом. Окутанная густым и липким туманом я пыталась сжаться, и спрятаться, как черепаха, глубоко в своем теле, после увиденного на террасе убитого человека… И вдруг, появился кто-то живой!
– Это ты столько выкурила? – спросил молодой поваренок.
Пепельница была заполнена целой пачкой выкуренных мною наполовину сигарет. Курить не получалось…
– Там. Человека. Убили. Понимаешь? – говорю я Егору задыхаясь – Мертвый человек на входе в луже крови…
Один из тех веселых и задорных поваров, которых я считала глупыми малолетками и в кого я во время запары металась трехэтажным матом, старался меня подбодрить:
– Ир… Постарайся это всё забыть и жить своей жизнью.
– Я закрыла перед ним дверь!
– Но ведь не ты в него стреляла! – настаивал повар…
И он был прав. Однако я больше верила своей давней ближайшей подруге – гипертрофированной Вине.
Много лет спустя мой психотерапевт, сказал примерно то же самое:
– Смерть этого человека – вина убийц. Людей, которые в него стреляли, но не Ваша.
Благодаря совместным усилиям с психотерапевтом, имеющим внушительный опыт, мои отношения с иррациональной Виной стали сильно прохладнее.
Когда я немного вернулась в себя и к работе, перестала ругаться даже на косяки поваров, к чему
