это несколько эгоистично, что внук любит его больше всех в семье, ценит, и стремится как можно чаще проводить время вместе. Значит, не зря он так трепетно возился с мальцом, старался не пихать знания и умения, а мягко, почти мимоходом поощрять интерес к чему-либо.
Когда родилась внучка, вся семья, особенно дующийся до сих пор Славка, со всем пылом переобратили внимание на новый объект восхищения, и только старик не изменил старой дружбе. Наступил год девяносто первый, будь он проклят. Так получилось, что изменения в великой стране совпали с так называемым «трудным возрастом», порой взросления внука. И те, и другие преобразования не очень радовали деда.
Старик вздохнул. В девяносто втором году в Москве, у него чуть не остановилось сердце, когда какой-то щенок на полном серьезе спросил у него на улице: «На хрена ж вы воевали, дурни старые, не дали нам с Европой побрататься, коммунизм свой сраный берегли?». Когда вопрошающий отошел, старик усилием воли добрел до лавки, и долго сидел там, ссутулившись. Почему так получилось, что страна, выстоявшая и победившая в самой страшной войне в истории человечества, развалилась из-за отсутствия бананов в магазинах? Откуда, из какой звезды выпали все те бандерлоги, что приплясывали и кривлялись вокруг тела мертвого удава? Где недосмотрели он и его товарищи? Ответов не было, точнее, ответов было много, но ни один не казался старику правдивым. Потом рухнули новые испытания. Закрытые предприятия, войны по окраинам, резня на улицах, ваучеры, сникерсы и тампаксы в телевизоре. Иногда казалось, что страна летит в пропасть, летит с каким-то извращенным удовольствием от осознания сего факта, а там, внизу, похихикивает и ждет некто рогатый и хвостатый.
Оставалось сосредоточиться на том, что стало основным смыслом жизни – на воспитании внука. Но и тут старика ожидали напрягающие, пугающие открытия.
Нет, они дружили по-прежнему, подолгу разговаривали, обсуждали футбол и свежие кинофильмы. Внук учился в Университете и радовал успеваемостью, добивался успехов в спорте. Выбрал, правда, не волейбол, а нечто зубодробительное, силовое. Ну, каждому свое, как говорится. Внешне все оставалось без изменений. А вот что у молодого человека внутри, сможет ли он остаться человеком, не сломаться, не скурвиться под давлением внешней среды. Время-то наступило сучье, барыжье. Старик нервничал, переживал. Если раньше он читал в душе внука, как в открытой книге, то лет с пятнадцати как будто шторки возникли на глазах его, не пропускали, не давали заглянуть внутрь. Старик не разделял переживаний супруги о внешнем виде студента – ну, оделся в джинсы-кожу, ну, постригся почти налысо, как бобик – ерунда это все, наносное, молодежь всегда следует моде. Суть, суть человеческая беспокоила деда, не давала спать ночами. В разговорах на политические, общественные темы внук всегда отшучивался, ухмылялся, слушая бабку, чехвостящую в хвост и гриву кодлу новых правителей, отмалчивался и не вступал в горячие споры взрослых.
Старик
