и, в сущности, наставляется достижениями целых веков. Но даже если заповедь, переданная нам и рекомендованная другими, признается и принимается нами как правильная, это признание и одобрение должны, если мы хотим говорить о подлинной нравственности, в конечном счете основываться на нашем собственном бескорыстном ценностном суждении. Никто, даже самый великий, не может заставить меня считать что-то хорошим или плохим; только я сам, по собственной инициативе, должен признать это хорошим или плохим; только тогда это хорошо или плохо для меня. – Пророки, мудрецы, законодатели и святые, такие как Христос или Моисей, Зороастр, Конфуций или Будда, – это те редкие люди, которые, обладая необычайной глубиной и чистотой нравственных суждений, открывают в себе идеалы и образцы, которым затем подражают многие другие люди и заново открывают в своей собственной груди как неписаный закон. Если Будда проповедует отказ от мира, а Христос – примирение, мир и любовь, то признание этих учений их последователями является нравственным благом в той мере, в какой их собственное суждение о ценностях согласуется с суждением этих наставников.
Поэтому каждая эпоха, не только эпоха Ликурга и Солона или эпоха великих римских юристов, имеет призвание к законотворчеству. Ни одна эпоха не обязана незыблемо стоять на том, что было передано по наследству. Многое устарело, и над сменой поколений возвышается независимое суждение о ценности.
В этом смысл и неотъемлемое право позиции моральной автономии.
Свобода
Без автономии, т.е. без самостоятельного ценностного суждения личности, нет подлинной морали, а есть лишь слепое повиновение приказам начальства. Без свободы, однако, нет ни автономии, ни морали. Если свободу воли нельзя предположить ни в каком смысле, свободу в отличие от явной причинной необходимости, с которой личная жизнь души протекает по психологическим законам природы и имеет место во времени; тогда «нравственный закон» опускается до иллюзии в сравнении с единственно господствующими законами природы, тогда ответственность за наши поступки и тяготы – напрасное заблуждение, различие между заслугой и виной – субъективная фантазия, а нравственное суждение о ценности вместе со всем нашим нравственным сознанием основано на великом самообмане. И таким образом, анализируя моральное сознание, мы неизбежно подталкиваемся к той давно таящейся на заднем плане загадке, которую Дэвид Юм назвал «самым спорным предметом самой спорной науки – метафизики»,13 перед лицом которой Вольтер разразился недовольно-скептическим восклицанием «triste sujet, sur lequel le plus sage craint meme doser penser!»,14 и которую Кант характеризует сильными словами «эта трудная проблема, над решением которой тщетно трудились тысячелетия».15
Если, однако, подходить к этой великой проблеме, которая бесконечно часто обсуждалась, то прежде всего следует хорошо учесть, что в ней метафизический и психологический вопросы особым образом
Юм, Исследование о человеческом понимании; раздел 8, I.
Voltaire, Elemens de la philosophie de Newton; part. I, гл. IV.
Критика практического разума; первое издание (1788), с. 172.
