фривольная, судьба изменчива…Ей всё дозволено, она ведь – Женщина!
Август
Сквозь облачный, рассеянный покров
Разорванного в клочья одеяла,
Из золотом расшитых рукавов
Тепло на землю солнце проливало.
И тут же, у дорожной полосы,
Деревья чуть светлее задышали,
И воздух избавлялся от росы,
И лужи, согреваясь, испарялись.
В речной воде сверкали жемчуга
Бледнее, чем в исчезнувшем июле.
В полях из сена выросли стога
И бочками пузатыми уснули.
Ещё нет ни намёка на мороз,
И воздух не слезится листопадом,
Но с первым шагом август произнёс
О том, что лето клонится к закату.
«В колючки трав швыряет листопад…»
В колючки трав швыряет листопад
Блистающие золотом пластинки.
Они под шагом весело звенят
И, трескаясь, разносятся в пылинки.
Редеет парк, худеют деревца́,
Дождливую испробовав диету.
И солнце с постаревшего лица
Роняет свет, прохладнее, чем летом.
Клубок из птиц магнитит и зовёт
На юг стрела небесного компа́са.
И, расплескавшись, по́ полю́ плывёт
Густой туман сентябрьского газа.
И, словно одинокая гроза
Недавно отгремевшая прощально,
Крылами бьёт об воздух стрекоза
И исчезает с песней поминальной.
Облепиха. Крылечко. Тихо
Я сижу на крылечке. Тихо.
Даже птицы ещё молчат.
И от огненной облепихи
Золотится рассветный сад.
Кофе рядом и сигареты,
И не чувствую вовсе я,
Что прохладнее стало лето
В ожидании сентября.
За спиною изба с кроватью.
Я сегодня так рано встал,
Потому что недавно спать я
Окончательно разжелал.
Потому что совсем недавно
Солнцу влезть удалось в окно,
И лучами глаза так славно
Пробудило мои оно.
Кофе действует словно печка.
Мне приятно. Гляжу в зарю.
И тихонечко на крылечке,
Согреваясь, сижу, курю.
Клумба с гвоздикой
Не то, чтобы очень-то старая,
Но всё ж таки не молодая,
Скамейка стояла усталая,
Дощечки к земле пригибая.
Не то, чтобы очень домашняя,
Но, так же, не будучи дикой,
Ворона глазастая, каркая,
Ходила по клумбе с гвоздикой.
Просыпались градом пригоршнями —
Но, как-то совсем и не кучно —
Колючие с неба горошины
Из тела замученной тучи.
И было не очень-то холодно,
Пускай и не очень-то жарко.
Блистали расплавленным оловом
Дорожки, ползущие в парке.
И мне, на скамейке потресканной,
Под
