в большом мире и я улетел в песочницу, где процветает рабский труд, ты бы стал меня искать? – ухмыльнулся Вовка.
– Дай подумать, – чешу затылок, – на одной чаше весов: пару лет спокойной жизни, пока тебя нет, на другой возможность загнуться от скуки… Даже не знаю что выбрать…
В общем, ситуация понятна, погибший улетает в ближайшую песочницу. Новый ник, который возьмёт погибший, тоже известен, а дальше дело техники. Так что мальчики и девочки, надо отучать Вована от дурной привычки гробить себя. Мозги не казённые. Он и так отморозок, каких поискать, а если ещё и сотрут что-нибудь не то?
В общем, отвлёкся что-то. Вернёмся к испуганным девушкам, которые, оказывается, не гневно мечут молнии, а от страха боятся ляпнуть лишнего. И что делать? Вот честно, когда только увидел этих красоток и Балагур поведал о том, какие же это меркантильные и прожжённые подстилки – стало противно. Я бы даже сказал мерзко стало, как будто в жидкое дерьмо руками вляпался.
Но позже… Когда стало известно, как они докатились до жизни такой… Появилась жалость. Ну сколько им на самом деле лет? Не прожитых, а тех, что они помнят? Это же вам не с корабля на бал. А с бала в бордель, где зовут тебя никак, а место твоё на спине с разведёнными в сторону ногами. Только не думайте, что я их резко зауважал. Нет, конечно. Они выбрали самый простой путь. Но ведь убивать нас они пошли, так как их убедили в том, что мы хотим предать город и всех его жителей. Умара знала на что давить. Знала, чем их пронять.
Так что есть в них что-то такое. Стремление позаботиться о других. Да они сломались, но сохранили человечность. Стоит ли их за это уважать? Моё мнение нет. Ибо как рассказал тот же Вовка, были в городе и кроме них красивые женщины. От которых просто отстали. Да им пришлось хлебнуть лиха. Но «пыточный парашют» работает. При чём с каждым разом всё быстрее, вплоть до того, что через какое-то время выкинет в другую песочницу. Так что нет, уважать я их не буду. Не за что пока. Но и списывать со счетов, как отработанный материал не стоит. Глядишь, если дать шанс ощутить себя личностью, то они зубами вгрызутся в возможность, лишь бы ими больше не помыкали.
Но вот как это всё объяснить им? Так чтоб они поняли и не считали нас врагами? Как? Пока я душевно метался, Балагур принялся разруливать ситуацию:
– Ой, девчата, – сев за стол, подпёр голову руками, и наивно хлопая глазами, принялся за любимое дело, продувать женские ушки: – Вы бы не серчали на солдафонов. Нам что? Выпустил кишки противнику и в кабак по бабам. Объясните уж нам: по простецки, по свойски, так сказать, вот как сейчас до этого всего разговаривали. Как нормальные люди? Чего надулись-то? Что за бред несёте? – а потом, взмахнув руками, вскочил, улыбаясь во все зубы: – Или вы разобиделись, что так и не смогли меня красивого, в койку затащить и поиметь? – картинно прикрыл глаза, левую руку на лоб, а правая прижата к сердцу.
Не помню уже, говорил ли что Балагур клоун по жизни. Вот у него всё через: ха-ха. Видишь ли, все тела его комиссарского захотели. Вот сейчас ещё больше разобидятся.
– То есть, вы нас не прогоняете? –
