с дразнящим глубоким и узким вырезом. Заглянуть туда – большой соблазн, тем более что хоть и считается Александра признанной женщиной зама, но он все равно подчиненный и возразить против взглядов не может. Вот если бы кто-нибудь руками бы полез, тут бы он, наверное, не стерпел, а так… Криворучко хмыкнул и перевел взгляд на порозовевшее лицо девушки.
Она немного помедлила, взяла со стола ручку, повертела в руках. Мужчины смотрели на нее молча, но не без удивления. Александра вообще-то не отличалась робостью, всегда говорила смело и порой даже несколько фамильярно. Сейчас она вела себя как школьница на экзамене. Эта ее неуверенность вдруг насторожила Криворучко. Он крякнул, двинул стулом и повернулся к Букину: – А что она тебе успела рассказать? Ну, давай, выкладывай!
В общем, я думаю, что это полная чепуха, – задумчиво произнес заместитель, – но кое-какие нестыковочки имеются, и чем их больше, тем интереснее.
Ты хочешь сказать, что я не знаю чего-то, что вы уже обсуждали?
Да похоже на то, Семеныч, уж не стал на прошлой неделе докладывать, думал – обойдется, если что еще выплывет, тогда будем говорить. А сейчас, похоже, выплыло.
Давайте я с самого начала расскажу. – Александра вдруг бросила ручку, которую крутила в руках, и заговорила странным монотонным голосом, с паузами и заминками, как будто специально для того, чтобы слушатели ничего не упустили. – У нас тут одна бабка дом продала на краю деревни, старый, большой дом. Купил мужик приезжий, искал, чтобы крепкий был, без ремонта чтобы можно было обойтись еще несколько лет, а я так думаю, просто с краю ему нужен был домик. Привез жену, она теперь там живет, а он работает, они не на пенсии еще, нестарые. Говорили – она болеет чем-то, вроде астмы, нужно в деревне на воздухе жить, вот, мол, он для нее и купил.
А чей дом-то? – спросил Криворучко.
Да Генриетты Плаховой, у нее еще зять куда-то пропал, а дочь не больно горюет, так она, Генриетта-то у нее сейчас живет. Говорит, вроде ничего живут, не жалеет, что дом продала. Он, домик-то, хоть и хороший еще был, да куда старухе одной жить, вот и решилась. – Александра оживилась, в ее голосе вновь зазвучали привычные интонации.
Ты не отвлекайся, – бросил Букин, – а то еще всех детей и внуков ее будешь вспоминать.
Да я не отвлекаюсь! Вот, говорю, дом купили, вещи перевезли, а эта, Ольга Петровна, стала хозяйничать, огородом занялась, навозу купила. Говорит, на следующий год у меня будут новые посадки, все по книжкам, как положено. А Маргарита, которая рядом живет, заходила к ней и смотрела, так вроде все ничего у нее, старательная такая… Они с Полиной и видели, как навоз привезли.
Что тут такого, подумал Криворучко, навоз она правильно решила под осень завезти, если серьезно хозяйством занимается.
А она кто вообще, эта женщина, чем занималась, есть ли дети у них? – спросил он. Ему ответил Букин: – Непохоже, чтобы она была сельской жительницей. По-городскому ведет себя, огородом, похоже, занимается от скуки. Ей, наверное, кто-то
