а то – чужое, то немедленно возникает оболочка. Закрывается глубинное Я, которому и принадлежит все. Отсюда напрашивается простой вывод – для восстановления своих прав достаточно освободиться от системы упаковок.
Упаковки, оболочки, любые законы, любые правила, все, придуманное человеком, – это просто попытка обозначить как то границы. И они работают в пределах тех игр, которые я признаю действующими. Но за пределами этих игр они не работают. И тогда находится Ньютон, устанавливающий законы. Затем Эйнштейн развивает идеи Ньютона, а вслед за Эйнштейном кто нибудь уточнит идеи Эйнштейна. И так границы раздвигаются все время, и этот процесс бесконечен.
Разбив клювом дверцу, птица вылетела из клетки, думая, что освободилась. Она не видит, что находится вместе с прежней клеткой в клетке большего размера, а та в следующей клетке, и так до бесконечности. Аналогично, мы, постигая те или иные законы, натыкаемся клювом на очередную дверцу, которую надо открыть. Смысл нашего освобождения не в том, чтобы дверцы снимать, а в том, чтобы заглянуть туда, где создаются все дверцы и все клетки. Тогда и дверцами заниматься не надо будет, тогда окажется, что мы изначально свободны, но не умеем этой свободой пользоваться. Если мы заглянем в себя, то найдем там Симорон, найдем могущественную искорку творения, которая создала нас и все остальное. Чем отличается мой персональный Симорон от вашего? Есть ли у него индивидуальные черты?
Когда то до революции был вертеп. Кукловод выходил на площадь, в одной руке у него была кукла Петрушка, а в другой – жандарм или царь. Они выясняли отношения. Но, в принципе, их отношения были отношениями кукол. Кукловод – Симорон, куклы – упаковки, матрешки. Я добрался до серединки, до своего истинного Я (Симорона), одного Я на всех. Это Я неизмеримо глубже, чем то, что мы называем личностью, которая состоит из физического тела, ощущений, эмоций, мыслей, прошлого опыта. Это Я разлито по личностям, сосудам, упаковкам. Каждый объект в мире – тот же Симорон, запечатанный в другие сосуды, в другие матрешки.
Есть одна старая притча. Слепые наткнулись на слона. Один взялся за хобот и решил, что это змея, другой прислонился к боку и подумал, что это стена, третий прислонился к ноге и принял ее за колонну. Каждый из них отстаивал собственную позицию. Предположим, что каждый отстаивал бы ее до конца и собрал бы единомышленников. Образовались бы государство хоботистов, нация ножистов. Они пошли бы друг на друга войной и уничтожали бы друг друга. Примерно так, как в путешествии Гулливера лилипуты дрались с соседями по поводу того, что одни разбивали яйцо с острой стороны, а другие с тупой, и столетиями проливали кровь на этой почве. Все наши сражения – битвы этих слепых. Но, к сожалению, в подобных сражениях мы теряем всю жизнь. Когда я отстаиваю свои принципы, я сражаюсь с собой.
Если я вижу сражение упаковок и всерьез сочувствую одной из них, то становлюсь соучастником этой баталии и утрачиваю связь с Симороном. Так я теряю природные права в бессмысленном укреплении своих границ. Упаковки условны и действуют только в режиме моей поддержки. Стоит мне лишить их этой поддержки,
