style="font-size:15px;"> – Ну вот он, пропуск! – разъяренно ответил Миша. Часовой холодно посмотрел на документ, на Мишу и сделал легкое движение головой к дверям.
– Проходите!
– Ну, прохожу…
Через минуту Соловьев шел к остановке троллейбуса.
От душевного подъема, с которым он спешил в Москву, не осталось и следа.
Перед рассветом, когда дети и счастливые люди спят особенно крепко, в стекло окна спальни госпожи Штарке ударился маленький камушек.
Этель Штарке умела просыпаться от ничтожнейших звуков. Она села на постели, провела ладонями по лицу, и пальцы ее стали влажными от пота.
Проснувшись окончательно, она сообразила, что убийца не стал бы предупреждать о приходе, и перевела дыхание.
– Гейнце! – спокойно окликнула Этель, садясь на край постели и отыскивая ногами на коврике ночные туфли. Она знала, что Штарке стоит по другую сторону постели босой, в смятой пижаме и глядит в темноту широко раскрытыми глазами, определяя направление и характер звука, вернувшего его из сна.
– Я, муттерхен, – сейчас же ответил Штарке. – К нам стучатся, муттерхен. Сейчас я выясню, кто наш гость!
– Не подходи к окну, Штарке, я посмотрю сама! – взмолилась Этель, но Штарке усмехнулся коротким щелкающим смешком и побрел к окну.
Он прижался лбом к стеклу и разглядел в темноте под окном на клумбе фигуру человека без шляпы, закутанного в длинный макинтош.
– Я открою! – успокаивающе сказал он Этель. – Я знаю, кто это. Не волнуйся, спи и не вздумай выходить к нам.
Он провел гостя, не зажигая света, в темную комнату, спустил зимние плотные портьеры, не снимавшиеся на лето в доме Штарке, и зажег маленькую лампочку под глубоким бронзовым абажуром. Все это время гость стоял у дверей, засунув руки в карманы плаща и следя за Штарке сонными глазками, похожими на медвежьи.
– Если вам вздумается еще раз навестить меня ночью, ориентируйтесь на третье окно от водосточной трубы слева, – недовольно сказал Штарке. – Бог знает, что вы наделали с моими розами, у вас не ноги, а сани!
– Как поживает госпожа Этель? – вежливо осведомился гость, снимая макинтош и аккуратно складывая его на стуле.
– Она спит, и здоровье ее отлично! – буркнул Штарке. Он достал из шкафа графинчик с коньяком, два маленьких цилиндрика из толстого хрусталя, сел на диван по-турецки, поджав под себя озябшие ноги, и сразу стал похожим на старого, сердитого гнома. – Вы напрасно там вбили себе в голову, что она влияет на меня! Этель здесь ни при чем.
Без макинтоша гость оказался человеком с заметной военной выправкой и невыразительным, глухим лицом. Он подсел в кресло к дивану, отставил хрустальный цилиндрик, прошелся к буфету, взял стакан для воды, налил на две трети коньяку, выпил половину и закурил.
– Так хорошо живется на покое, Штарке? – осведомился он добродушно и покровительственно.
– Неплохо! – усмехнулся Штарке, оглянулся
