в кучи оружие. Двое солдат без шлемов, подхватив под колени и плечи, сгорбившись под грузом, несли раненого в пыльной броне. Его спутанные чёрные волосы, словно борода электрических проводов, свисали с затылка и качались над землёй. Через площадь, вдоль белёных колонн храма гнали бегом колонну рабов. На ступенях храма горел костёр, в котором двое солдат калили наконечники копий, несколько богачей лежали на земле перед ними. Из переулков выходили по одному и группами тяжело гружёные солдаты и складывали в кучу добычу – гора росла. Из города на площадь неслись крики, треск дверей. На парапете храма, надо всем стоял Питер и улыбался. Он был потрясён убийствами, воплями обожжённых торговцев, стонами раненых, кровью на своём лице, кровью на руках, которая остыла, присохла и стягивала кожу. И это потрясение, эти опустошающие чувства, и боль ссадин, и дрожание мышц ног, которые уже не могли нести тело, были осуществлением мечты, воплощением насыщенной жизни.
Подвели подростка, поставили спиной к нему, ступенью ниже. Питер размахнулся и с одного удара срубил ему голову мечом. Мальчик упал, но было важно, что голова отделилась раньше. Питеру хотелось проверить, сможет ли он с одного удара снести голову стоящего человека, тот, кого он убил у стены, лежал на земле, потому там рубилось проще.
Он пошёл по площади, поднимая руку в ответ на счастливые выкрики его головорезов. В городских банях с него сняли доспехи. Омыли тёплой водой, смазали маслом и мазью лечебных трав ссадины. Затем он лежал на мраморном столе, а его мазали жирной глиной, тёрли тёплой губкой, обливали холодной и горячей водой. Из-за стены раздавались женские голоса, и Блие улыбался им, улыбался победе, улыбался усталости тела и боли, прижигающей кожу.
В большой зале его ждала толпа молодых женщин и девочек города. Сбившись в толпу, голые, они с животным страхом смотрели на него. По приказу они по очереди подходили к нему. Голый Питер смотрел в их тела, и желание поднималось в нём. Но главное он искал в глазах; он искал гордость или презрение, восхищение или ярость. Но редкие взгляды жили своей жизнью, – остальные заполонил страх.
Он остался с двадцатью женщинами, отпустив охрану за двери. По его воле, девки и женщины, худые и толстые, загорелые и бледные, красивые и роскошные, присели и подняв на него глаза, стали волновать внутри себя пальцами. Он улыбался им и смотрел сверху вниз. Он высматривал в их взглядах проблеск удовольствия и ласкал правой рукой себя. Профессор заметил, как взгляд одной, другой женщины потерял осмысленность и счастливо рассмеялся.
Он построил их спиной к себе, по приказу они нагнулись, раздвинули шире ноги и упёрлись в стену руками. Питер расхохотался, представив среди этих красивых тел широкую, в буграх целлюлита, с белым пятном от трусов задницу Джоан. Он подошёл к первой в ряду, и её бёдра вздрогнули в его ладонях.
Твёрдое возбуждение профессора
