послужить и кроватью, на которой можно было спать, особенно те ночи, когда в тирмэ становилось душно, а под навесом царила приятная прохлада.
Все то время, пока женщина хлопотала по хозяйству, забравшиеся под настил две остроухие собаки мирно дремали, не обращая на происходящее вокруг них никакого внимания. Они только на мгновение подняли свои вытянутые морды, поведя из стороны в сторону своими мокрыми носами – принюхиваясь, когда женщина начала процеживать молоко, переливая его из деревянного ведра в глиняный кувшин, повязав на его горлышко тонкую тряпицу. Молоко было свежее – парное оно пенилось, и от него исходил легкий, едва уловимый сладковатый аромат, который и привлек внимание собак.
Процедив молоко, женщина принялась готовить завтрак: положила посередине настила большое широкое белое полотнище, а поверх него поставила деревянный поднос, в который положила несколько просяных лепешек, кусочки соленого козьего сыра, а рядом с подносом поставила глубокую пиалу – круглую чашу без ручки, доверху наполненную медом, и кувшин молока.
Едва она успела управиться со своими делами, как из тирмэ вышел мужчина – хозяин стойбища, которого звали Аиткул, а женщина была его женой – Гуляйза. Мужчина был коренаст, крепкого телосложения и широколиц. Его походка выдавала в нем человека, который больше привык проводить время в седле, верхом на коне, чем ходить пешком. Он запахивал на ходу свой длиннополый халат – чекмень, надетый поверх льняной, из домотканого полотна, рубашки, подпоясывая чекмень широким кожаным ремнем, застегивая его выкованным из цельного куска серебра пряжкой, украшенной замысловатой резьбой. Его ноги были обуты в ичиги – сапоги для верховой езды, сшитые из хорошо выделанной козьей кожи, с заправленными в высокие голенища штанинами. На голове у Аиткула была треухая шапка – колаксын, обитая мехом, с высокой тульей и широкой задней полостью, прикрывающей ему шею.
Подойдя к настилу, присев на край, Аиткул снял шапку, положив ее рядом. Гуляйза подала мужу наполненную молоком пиалу. Отломив от лежащей на подносе лепешки небольшой кусок, Аиткул обмакнул его в мед и положил в рот. Он стал медленно пережевывать кусок лепешки, время от времени отпивая мелкими глотками молоко из пиалы.
Покончив с едой, он сложил вместе ладони и прочитал короткую молитву, благодаря Всевышнего за Его милость к нему. Затем отер руками лицо и проговорил: «Аминь».
Гуляйза все это время продолжала суетиться у очага, готовя мясную похлебку и исподволь наблюдая за мужем. Что-то происходило с ним. Вот уже несколько дней он был задумчив и молчалив.
Аиткул молча сидел на своем месте, неотрывно глядя куда-то вдаль.
Он первым нарушил молчание:
– На днях я встретил в степи нашего соседа Худайберды, возвращающегося из Уфы, – начал Аиткул. – Он рассказал, будто в Уфу от Ак-батши прибыли прибыльщики и требуют,
