селе, куда они недавно переселились уже никто и не знал охотника по имени, и нареченное при рождении имя почти забылось. Так и звали его все, Охотник. Да оно, может, и к лучшему. Ни к чему им, чтобы нашли их староста со своей неуемной дочерью, которой мужа мало, а еще и Охотника для ночных утех подавай. Хату свою на том селе Охотнику пришлось бросить.
После переселения само собой получилось, что поселились они рядом с ведьмой. И лишь через пару месяцев, разбирая старый мешок с вещами, которых сто лет не доставал с печи, Охотник достал старую, скатанную в трубочку холстину. С портрета на него смотрела цыганка Рада. Юная, в ярких юбках, перебирающая монисто на груди.
Ведьма. Его Ведьма.
Белый. Возвращение
Лебеды нынче неурожай. То ли лето засушливое, то ли просто ей так вздумалось в это лето, не вырасти. Не найти лебеды… А надо мне в зелье ее, лебеды этой проклятой, надо, и все тут…
Я отошла от избы на пару десятков шагов, оглянулась. Высунув длинную шею из калитки, мне вслед смотрел Мартин, серый, упитанный гусь. Я готова была руку дать на отсечение, что он улыбался. Из соседской трубы на крыше валил дым, Охотник затопил печь, чтобы приготовить куропаток, которых настрелял рано утром, пока я еще спала.
От домика веяло уютом и теплом. Домом.
Охотник как будто был всегда, хотя поселился рядом совсем недавно, одну зиму назад. Я уже и не помнила, как мы жили без него.
Мы – это я и мои гуси.
Мартин, между тем, опасливо сделал шаг по тропинке, а потом, осмелев, уверенно потопал за мной, смешно переваливая круглое туловище на коротких лапках.
В этот момент лопухи слева от гусака подозрительно зашевелились, и в следующую секунду на него бросилась грязно белая тень.
– Мартин! – Заорала я, а в следующую секунду по земле покатился клубок из гусака, меня и того непонятного, и невесть откуда взявшегося, из кустов. А еще через секунду я уже обнимала тощего, грязного белого волка с человеческими глазами и ревела навзрыд:
– Белый, Белый…
– Бурый уже, а не белый. Видишь, полинял, облез весь… – Волк убирал морду, на которую щедро лилась соленая вода из моих глаз. – Ишь, сырость развела, я и так мокрый весь! А ты… Дура ты, а не ведьма, – волк, пару раз лизнув меня в щеку для приличия, наконец, выбрался из моих объятий и отошел в сторонку. – Из-за какого-то паршивого гуся!
Выглядел Белый, и правда, неважно. Шерсть сбилась клочьями, кое-где из нее торчал репей. Морда осунулась, бока ввалились.
– Этот «паршивый гусь» – Мартин!
– Да у тебя все… Кто-нибудь… – Белый оскалился, тряхнул головой. – Ладно, гусь пусть Мартин, а там в избе рядом кто?
– Там – Охотник. И мои гуси. Мы живем здесь… А я думала ведь, убили тебя… И из деревни той потом уйти пришлось, думала все, не свидимся с тобой больше… Как ты нас нашел?
– А… Ранили меня тогда. Дурачье твои деревенские, и староста у них – растяпа. Волка на расстоянии
