что-то интересное. Маркиз Дози был человек выдающейся комплекции и фантастического уродства, отчасти вполне природного, но в значительной мере приобретенного из-за ранения в лицо на Первой войне. Он обладал ошеломляюще циничным чувством юмора, характерным для Северной Италии, приземленным здравым смыслом и, как следствие, предельно обескураживающей манерой выражаться. Не будучи членом фашистской партии, он тем не менее смог возглавить один из крупнейших итальянских промышленных концернов. По делам он много путешествовал по Центральной Европе, Германии, Швеции. Будучи человеком незаурядного и пытливого ума, он всегда был в курсе перипетий континентальной политики. Среди его друзей, людей незаурядного интеллекта, отчасти разделявших его политическую независимость, были юристы, ученые, банкиры и чиновники высокого ранга, знавшие буквально всё о происходящем в стране.
Успешные люди, свое недоверие к фашистскому режиму они не выносили за пределы квартиры Дози, но в ней я узнал истории о чудовищной некомпетентности, мздоимстве и коррупции среди тех, кто контролировал Италию. Дози и его друзья были уверены, что Германия развяжет войну до конца года, Италия рано или поздно в нее ввяжется и все кончится катастрофой. В результате обмена мнениями они пришли к общему выводу, что экономика их страны выдержит максимум год большой войны. Затем стремительно наступит кризис, за приближением которого они наблюдали с мрачным нетерпением: по их мнению, только такой кризис даст возможность избавиться от Муссолини и его приспешников.
Все люди с характером, смелые и прямые, чувствующие ответственность за судьбу страны, они смирились с осознанием того, что неспособны избавиться от своих злосчастных правителей, и рассчитывали увидеть, как страна летит в бездну вместе с тиранами, надеясь, что тираны там сгинут, а страна как-нибудь выползет. Они не относились к типу заговорщиков, которые в Италии редко происходят из благородных семейств, а принимали мир таким, какой он есть, считая, что попытки изменить существующий порядок вещей недостойны джентльмена.
Массовое воодушевление, которое так бросалось в глаза в Германии, в Италии, как я обнаружил, полностью изжило себя. Фашистскому режиму было уже семнадцать лет, и он не мог рассчитывать на энтузиазм раннего периода. Не было речи ни о щедрой поддержке активного меньшинства, ни о широком одобрении, и власть Муссолини держалась теперь только на энтузиазме карьеристов, взятках и запугивании. Военные парады и партийные съезды привлекали мало народу, публике платили за участие.
Тем бо́льшим шоком для меня было встретить в Риме молодого товарища, внезапно превратившегося в ярого фашиста. Мы были знакомы четырнадцать лет, и он всегда цинично отрицал любые идеи, пропагандируя беспристрастность и здравый смысл. И тут, посетив особенно красочный парад, он стал, стыдливо кося глазами, рассказывать о славном призвании империи Муссолини. Я рассмеялся, он смущенно извинился, но тут же добавил: «Ты не понимаешь,
