костры.
Самая важная часть праздника в честь окончания шарха и встречи двухдневного периода Равновесия – это не только сожжение весов, но и танцы. Пестрящие зелёными одеждами, мужики да девы собирались возле горящих костров. Все горланили песни, веселились. В небо, заброшенная селянами поверх костра, поднималась потоком тепла и воздуха от гигантского пламени лиственная двухметровая плошка. Блюдце, что олицетворяло надежды селян, сгорало спустя минуты и опадало рядом с костром. Однако никто не гневался, не расстраивался. Наоборот: счастливые улыбки появлялись на их лицах. В этот раз блюдце продержалось дольше обычного
Данзан стоял на краю площади. Взор его был направлен на дверь одного из домов. На ней нарисована рожица, так мерзко напоминающая ему знакомый овощ. Тыква являлась неотъемлемой частью ритуалов конца шарха, когда жара медленно стихала, а бахчевые уже не засаживались.
– Скорее бы все закончилось… – С уст капитана сошёл еле слышимый другими шёпот.
Он скривился. Внутри поднялось напряжение. Руки требовали труда, будто само естество говорило, что отдыхать южанин будет в гробу. Мужчина не уверен, когда у него это началось. Ломка по работе.
В центре хоровода виднелось довольное лицо Эха, распевающего частушки. Фигура Тессы скрывалась за одним из дальних зданий, держа за руку какого-то селянина. Рой, скорее всего, развлекался в доме старосты. Но где была Брунхильда?
– Чего застыл, Данзан?
Неожиданно сбоку появилось лучезарное лицо сестры по оружию. Голос её звучал тихо, непривычно для командира. Девушка уселась на скамейку, обняла собеседника за плечо.
– Отдыхаю. Веселюсь, – не отводя взгляда от процессии произнес наёмник.
Языки пламени вдалеке вспыхивали убаюкивающе, но в то же время тяжесть и меланхолия минуты спокойствия угнетала.
– Я думал, ты присоединишься к празднеству.
– Ну а я думала, что ты составишь мне компанию. Неловко вышло. Поэтому поднимайся и пойдем танцевать. Давай-давай!
На мгновение взор Данзана остановился на лице Брунхильды. Крупная и мощная, одетая экстравагантно. От неё веяло странным теплом и ностальгией. Как будто точно такой же разговор поднимался ранее. Мужчина молчал. Черты лица девушки стали раздражённее.
– Ты до сих пор не простил меня за ночь, когда я отдавила тебе ноги? – Брунхи прищурилась, как следует потрепала товарища за плечо, словно пытаясь растормошить его. – Это было один раз, Данз, один! Я плохо танцую, но это всё ещё не повод лишать нас обоих заслуженного отдыха, верно?
Взгляд наёмника помутнел. Он почувствовал, как его желание присоединиться утопает в странной тревоге. Он уже однажды танцевал у костра с одной женщиной, и сейчас она мертва.
– Нет. Точнее, да.
Южанин отвязал бурдюк c ремня и прижался к горлышку.
– Через дней шесть нам придётся туго. Не хочу лишиться здравой способности двигаться. Не обессудь.
Ухмыльнувшись, мужик бросил
