вам это даст? – улыбнулась она.
Приам удивлялся, как у нее получается совместить в себе кротость, уверенность, легкую манеру общения. И она так убедительно задала этот вопрос, что он замешкался: и правда, зачем вообще людям имена?..
«Совсем неважно, что она говорит, – возникнув из закоулков памяти, сказал ему тот, старый, Александрос, – ты должен настоять на своем». Нельзя не согласиться.
– Вот есть дождь, – сказал Приам. – Он начался ни с того ни с сего, просто так. Мы можем назвать некоторые признаки. На улице слякоть, лужи, поднимается приятный запах. Мы с вами немного промокли, укрылись под навесом. И, все же, я знаю, его имя – дождь. И вы его знаете. Понимаете, о чем я? У всего в этом мире есть имена и названия. Но меня – вы не знаете. И я вашего имени – не знаю.
– Ну, простите, это уже ваши проблемы. Вот я про вас знаю, вы преподаете в институте.
– Так-так, – костяшками пальцев Приам выдал по брусу глухую дробь. – Значит, мне не нужно представляться?
– Ни к чему, – с озорством сказала она, испытывая его терпение.
– Не знаю, что вам про меня рассказали, но в жизни я намного хуже, – отшутился Илиадис.
– По будням, скорее всего во время большой перемены, вы пьете ужасно невкусный кофе напротив моего дома, – рассмеявшись, сказала она. – Иногда, кстати, тоже частенько, я вижу вас с бутылкой воды. И пьете вы воду как-то жадно, не как все. Пока это все, что я о вас знаю.
Приаму стало неловко. Он представил, как по-дурацки мог выглядеть, стоя на улице среди толпы студентов, затерянный в самом себе, одинокий в своих раздумьях. Да, ему придется рассказать ей про гипергликемию, иначе как объяснить, почему он везде носит с собой бутылку воды и так часто бегает в туалет.
«Тем не менее, она смотрела», – сказал он себе, теперь уже видя себя более опрятным и стройным. – «Смотрела, и смотрела не раз, а каждый день. Я ее за язык не тянул…».
– Ладно, теперь я знаю, где вы примерно живете. Только не заставляйте меня заниматься жалкими делами и выслеживать вас. Назовите свое имя.
– Вам правда так важно знать, как меня зовут? – ее голос прозвучал, как знакомая мелодия.
Он помедлил с ответом, улыбаясь, вновь простучал пальцами по краю перил.
– Дождь перестал.
– О, правда? – она растерянно улыбнулась и медленно привстала.
Приам отступил от выхода.
– Пока, – произнесла она так тихо, что это больше прозвучало как: «пока? а может… ах, жаль…».
– Десятого числа в беседке будет спокойно. Я бы поговорил с тобой еще… – приходи.
Он перешел на «ты», в ту же секунду почувствовав, как между ними что-то обвалилось.
– Десятого? И что вы собрались сделать со стариками, чтобы они не пришли сюда играть в домино? – она вновь показалась радостной.
– Обычно в этот день они с утра стоят в очередях за пенсией, а потом занимают очереди, чтобы оплатить коммунальные услуги. Мой старик называл это днем благословений и проклятий.
Она
