Решив, что стали бессмертными, раз выжили в мясорубке перестроечных времён, они разбрасывались угрозами и давили там, где можно было договориться по-человечески. Держались за удобные им «понятия», со старпёрским апломбом презирали всех, у кого ещё стоял хер и начисто игнорировали двадцать первый век. Что же, сегодня Жора Клык познает свою истинную сущность мелкого дерьмеца. Прах к праху, пепел к пеплу. Дерьмо – к дерьму.
Я нажал кнопку вызова и сказал, не отрывая взгляда от движущейся фигуры:
– Начинайте.
Быстрыми, отработанными движениями из-за деревьев выскочили две чёрные тени. Кулаки сжались сами собой, в предвкушении я едва не протаранил лбом стекло. Но зрелище оказалось ниже всякой критики. Кириченко рухнул, как подхошенный, едва его пальцем тронули. Одна из теней бойцовским приёмом шваркнула его о каменные плиты дорожки, раскроив череп. Вторая припечатала тяжёлым ботинком в грудак и наставила оружие в лицо. Это было моим личным пожеланием. Он должен видеть свою смерть.
Жора Клык даже не пытался сопротивляться. Я помнил, как он вёл себя, прячась за спинами своих мордоворотов, как тыкал мне в лицо разорванным договором и потешался над «сопливым пацаном, которого поимели, как шмару на трассе». Ну и кто теперь пускает сопли, Жора?
Отсюда было видно, что Кириченко что-то блеет, пытаясь не то разжалобить, не то выторговать свою жалкую жизнь. Это он зря. Каждый из моих ребят знал, что проще, быстрее и безболезненнее будет пустить пулю себе в лоб, чем нарушить приказ. Пары прецедентов хватило, чтобы донести до всех – Дубовского нельзя предавать.
Вторая тень обернулась. Я равнодушно махнул рукой. Шоу не получилось, Жора Клык оказался трусливой беззубой шавкой – так собаке собачья смерть. Приглушённый глушителем и стеклопакетом выстрел был похож на звук, с которым открывают шампанское. Амбалы перед окном даже не шелохнулись. Умные ребята.
По каменным плиткам медленно расползалась тёмная лужа. Подошедший Владислав глубоко вздохнул, с отвращением отворачиваясь от окна. Кадык, покрытый старческими пятнами, дёрнулся под морщинистой кожей.
– Не одобряю я твои методы, – пожевав сухими губами, сказал он ворчливо. – Да ты и сам знаешь. Ладно эти, калеченные-перекалеченные, их перевернуло давно, там человеческого и не осталось ничего, одно звериное. Но ты-то. Молодой ещё, горячий. Что ж с тобой приключилось, Максим? Как ты дошёл до этого?
Я не стал отвечать, чувствуя, что расправа не принесла мне должного успокоения. Злость всё ещё ворочалась в глубине, спускать её на союзника не было резона. Но его слова резанули по незаживающей ране.
«Как же я дошёл до такого? – Издевательский голос в голове корчил рожи и скалился. – Даже не знаю, давай-ка подумаем, приятель.»
В двадцать четыре я – один из богатейших людей страны. К тридцати планирую выбиться в мировые топы. Не мечтаю, а планирую, просчитывая свои шаги наперёд. Меня включают в списки «30 до 30-ти», самых завидных холостяков, самых успешных молодых бизнесменов и самых влиятельных людей столицы. За мной
