да сиди себе, покуривай. Даже репетировали роль путаны. Тщательно готовились к этому процессу, натягивали на себя наряды и мамины туфли на каблуке, слюнявили черный карандаш, рисовали кривые стрелки, спичкой выковыривали остатки помады. Красный фломастер помогал создать яркий маникюр, карандаш заменял сигарету. Садились за кухонным столом, ногу на ногу (мамины туфли при этом иногда падали). Пили воду с вареньем – альтернатива вину, вытягивали губы трубочкой якобы выдыхая дым из карандаша. Дольче вита в представлении ребенка девяностых.
Как-то за подобной репетицией их застал Янин отец. Вернулся рано с шабашки. Он не работал несколько месяцев. Ходил по квартирам, что-то ремонтировал. Деньги водились только у пенсионеров. Остальные платили продуктами, бытовой химией, одеждой. В этот раз, видимо, достался пакет стирального порошка. Папа оставил порошок у дверей, вместе с потрепанной сумкой с инструментами. Мельком глянул на девчонок и вдруг замер. Яна кожей чувствовала, что-то дурное. Обычно, отцу плевать на их игры, кивнет в ответ на подружкины “Здрасте, дядя Вова!” и уйдет в комнату к телеку. А тут скользит по ним взглядом и молчит. Но чувствуется, что злится, но на что? Магнитофон не брали, полы помыли с утра, уроки тоже сделали, посторонних девчонок нет, только давно знакомые подружайки. За мамины туфли что ли?
—Папа, а мы играем, – Яна хотела прервать это молчание.
—Я вижу. В кого?
—В путаны, сидим в ресторане, – хотелось, чтобы он свалил в комнату к телеку и прекратил так недобро пялиться. Пьяный что ли? Хотя пьяный он не такой.
–Ну-ка, быстро, сняли все, рожи с мылом помыли и по домам! – вдруг заорал папа. Папа, который всегда молчал или спокойно говорил. Орать – мамина прерогатива.
Девчонок как ветром сдуло. Яна, глотая слезы, поспешно мыла стаканы, папа курил на балконе. За окном медленно темнело. В квартире висело молчание. Яна сидела в уголке у стены. Папа – в комнате. Пришла мама, устало скинула ботинки. Она единственная в семье еще имела работу. Волокла на себе эту ношу, принося домой продукты, которыми выдавали зарплату.
Каждый раз состав продуктового набора менялся: то макароны, которые при варке превращались в серый клейкий комок. То сахар, муку, растительное масло. В какой-то месяц принесла майонез и шоколадки. Сидела плакала, а Яна не могла понять, почему? Ведь майонез с хлебом – это пища богов, особенно если на дворе осень, в кладовке —полная коробка дачных помидорок. А стопки из плиток шоколада в шкафу – просто сладкий сон. Правда, сон этот быстро закончился: мама сменяла шоколад на какую–то хрень типа гречки и тушенки.
–Че случилось? Двойку получила, на физру опять не пошла? – спросила мама, моментально уловив домашний напряг.
Яна помотала головой.
–Что тогда?
–Не знаю, – прошептала Яна, – папа накричал. Девочек выгнал, а мы просто играли. Слезы капали в подол ситцевого халата.
–А че не говоришь матери, в кого играли?! – взревел папа из комнаты.
