сериалов не смотрю. Но недавно нечаянно влип в «Великолепный век». До убийства испанской принцессы глотал не отрываясь. После недельного отдыха увлеченно досмотрел до сто первой, потом с трудом и остальные – уже без Узерли. Нашел и украинскую «Роксолану» с великолепной Ольгой Сумской и Анатолием Хостикоевым, в чем-то даже превосходящих турецкую пару. Конечно, на фоне «Великолепного века» фильм кажется романтично-провинциальным и очевидно жовто-блакитным. Но оба об одном: как хитроумная упрямая хохлушка пустила под откос могущественную Османскую империю, основательно подпортив наследственность: следующий султан оказался просто алкоголиком. Любовь, оказывается, самое опасное и действенное оружие. Турецкий предыдущий сериал «Хюррем» не идет ни в какое сравнение с этими двумя.
Зато в ту осень я вдоволь насмотрелся на звездное небо – в то время, как мама включала телевизор и засыпала под его бубнеж. Созвездие Пегаса вытягивалось по небу в вечном полете над бездонными провалами в вечность. Вторая звездочка в его хвосте – туманность Андромеды. «Дорогая Андромеда, ты туманная звезда. Ты туманна, ну и что же…» – такие стишки я передал на уроке литературы своей любви пятого или шестого класса. Валя Королева. Маленькая взрослая женщина. «Я думала, ты серьезный мальчик, все-таки отличник», – спокойно сказала она, возвращая образчики моего вдохновения.
Расхаживая по саду, пропахшему рассыпанными в пожухлой траве яблоками, я периодически заглядывал в окно. Ну, вот, мама и заснула – в круге настольной лампы, как в золотом нимбе, ее расслабившееся лицо с серебряной гривкой и властными, даже во сне, чертами. Прощаюсь со звездами, осторожно вхожу, выключаю ящик – мама тут же просыпается. Такая парадоксальная реакция на раздражители обнаружилась у нее во время войны. Только начиналась бомбежка или обстрел, как она, приткнувшись где попало, но все-таки не на открытом месте – под кустом, у копны, тут же засыпала. Так ей удалось проспать облаву, когда половину ее подруг, собравшихся на поляне, обнаружили полицаи. Всех их потом угнали в Германию. После войны часть из них вернулась. Те, кто работал на спиртовом заводе, оказались законченными алкоголиками и скоро умерли.
В последнюю нашу осень, часто забывая даже о белорусской программе со своим любимым президентом, мама много рассказывала о той давно прошедшей жизни, которая – особенности возрастной памяти – стояла вся перед глазами. И волновала так, как будто еще только совершалась. А вчерашний день бесследно падал в глухое беспамятство. Прошлое, сохраненное благодаря энергии молодости, было прочно упаковано на жестком диске. А для сохранения сегодняшнего энергии мозгу уже не хватало. Выговорившись, она в слезах просила меня больше ни о чем не расспрашивать, но на следующий день снова за что-то цеплялась. И мы опять уходили в то время, где меня еще не было, и ничто не предсказывало моего появления, а была только ее жизнь, которая прихотливо прокладывала путь к сегодняшнему дню. К привычному одиночеству в родительской хате и городской
