благодарить меня, для тебя есть особое задание, которое решит твою дальнейшую судьбу. Исполнишь как надо – получишь свободу и достойную оплату.
– Что мне сделать, господин? Я готов на всё.
– Твоё дело непростое, но я верю тебе и надеюсь на твоё благоразумие. Скоро купеческий поезд с товарами отправится в Москву – путь неблизкий, непростой. Я должен идти с ним, но мне недосуг, устал я. Заместо меня пойдёшь ты, благо, грамоте уже разумен. Продашь товар за хорошую цену – я отпущу тебя и ты продолжишь свой собственный путь небедным человеком.
Юноша понимал, что отказаться ему нельзя, что это приказ, но его манила далекая призрачная свобода, он не мог ослушаться купца. В тот же год, нагрузив телеги дорогой утварью, сибирским мёдом, пушниной, Тимофей Яковлевич спроводил юношу в далекий путь, благословив у ворот дома.
Господь не оставил купеческий поезд без Своей милости, благоволив ему на всем торговом пути. В Москве на большой ярмарке у Лобного места монгол продавал и обменивал, а после возвратился в Тобольск с полной мошной. Тимофей Яковлевич дважды сдержал слово и от него юноша вышел свободным, с набитыми деньгами карманами. По сему случаю в доме Суховых состоялся пир, на который были приглашены знатные старинные купеческие семьи. Монгол в новом одеянии, как и подобало всем юнцам того времени, встречал гостей у ворот бывшего хозяина, с достопочтением и восточным гостеприимством провожал их к накрытому столу. Последним с опозданием прибыл купец Корнильев, да не один – а со своей старшей дочерью, семнадцатилетней Анной и сыном-отроком Василием. Монгол отворил перед ними тяжелые двери, впустил долгожданных гостей. Его взгляд чёрных глаз невольно скользнул по лицу девицы, окинул ее всю – эту невысокую, хрупкую фигурку в светлом платье – того оказалось достаточно, чтобы неведомая волна всколыхнулась внутри, опалила жаром молодое сердце. И Анна чувствовала на себе этот внимательный, теплый взгляд, ее нежные щёки то покрывались смущенным румянцем, то бледнели при мысли о чем-то новом, сказочно-неведомом. Покуда длился богатый, весёлый пир, монгол не сводил взора с Анны, он любовался её прекрасным лицом, большими карими очами, окаймленные линией длинных пушистых ресниц. Мысли одна за другой рождались в его голове, стаей птиц проносились перед невидимой, незримой мечтой. Он ясно осознавал свое положение, понимал, что не мог рассчитывать не только на руку Анны, но даже на сватовство бех крещения и христианского имени; его любили в семье Суховых, но все равно для русского народа он оставался поганым язычником.
Ранним утром следующего дня он решился на новый, еще один шаг в своей жизни и с просьбой этой отправился к Тимофею Яковлевичу. Тот, будучи в весёлом расположении духа, выслушал внимательного бывшего слугу, проговорил:
– Даже если ты примешь крещение и назовешься новым именем, кто поручится, что Корнильев отдаст за тебя свою единственную дочь? Сможешь ли ты вынести
