Рынок проводил нас пустыми прилавками, площадь встретила зловещей тишиной.
Здесь собралась вся деревня. Шедший впереди эктелей приказал расступиться, и толпа послушно потянулась в стороны, уступая дорогу. Меня поволокли по образовавшемуся коридору. Никто не проронил ни слова, не изумился, не ахнул.
Провожатые приподняли меня над землёй. Мгновение спустя ноги утонули в куче хвороста. Верёвка стянула запястья, ещё одна обвилась вокруг талии и туго прижала к столбу.
Я запоздало дёрнулась.
Смутно знакомый голос нарушил молчание.
Мешок сорвали с головы. Щурясь, я пригляделась к говорившему. Старик, который был в аббатстве вместе с Дуаном, монотонно зачитывал обвинения с высокой трибуны на краю площади.
Я не стала слушать его лживые речи. Выискивая ненавистное лицо лорда, взгляд пробежал по скопищу людей позади старика, скользнул по толпе. В первом ряду, пряча скупые слёзы под вуалью, стояла мама. Клер, несмотря на жару облачённая в чёрное, платком вытирала нос. Сестра всхлипнула, мать одёрнула её, с опаской покосившись на эктелея.
Старик прокашлялся, повысил голос:
– Желаешь ли ты покаяться, дитя?
За маской смирения крылась гримаса убийцы.
– Покаяться должно вам, – прохрипела я в ответ.
– Говори громче, дитя. Служителям церкви нужно слышать твои слова, дабы вознести молитву во спасение души.
Он насмехался, умело натянув личину верного последователя, унижал меня перед всей деревней. Будто протащить меня по улицам, полураздетую и избитую, было мало.
– Вы отобрали мой полумесяц. Небеса не услышат моих молитв.
– Отец вездесущ. – Старик показательно развёл руки. – Будь покаяние твоё искренним, оно достигнет ушей Его.
В памяти всплыли слова врачевателя.
– Можно ли очистить душу? – повторила я вопрос Рейза.
– Разумеется, дитя, – на изъеденном морщинами лице расплылась обманчиво доброжелательная улыбка. – Говори.
– Я прошу у Отца милости. Не для себя, но для вас. Для вашей изъеденной грехом души. – Я исподлобья посмотрела на сжавшего губы старика. – За то, что пытались убить меня. За то, что превратили аббатство в гнездо порока. За то, что делаете со мной сейчас. Я прошу у Отца милости никогда не пустить вашу душу в Хрустальный град. Вашу, Дуана и всех, кто замешан в подобных преступлениях.
– Довольно, – он прервал мою пропитанную ненавистью тираду. – Тебе дали шанс раскаяться, но ересь Лукавого уже глубоко пустила корни в твою наивную душу. Прости, дитя, мы более не в силах помочь, – старик махнул рукой послушнику. – Да смилуется Отец над твоей душой.
Факел коснулся хвороста. Огонь с аппетитом принялся поедать дерево.
Жители с мрачным молчанием смотрели на занимающийся костёр. Ни пекарь, что по утрам продавал мне
