в Хрустальный град. От взмаха его могучих крыльев разлетелись по южному побережью золотые искры и подарили землям небывалое плодородие. С тех пор регион не знал бедствий и неизменно снабжал провизией бедные северные края. Легенда полюбилась жителям юга. За час до полуночи тысячи верующих выходили на улицы, пели хвалебные оды Отцу и запускали в небо бумажные фонарики в память о случившемся в древности чуде.
Подготовка к празднеству шла полным ходом. По улицам носились гружённые тканями телеги, торговцы наперебой зазывали прохожих, горожане, с расписанными краской лицами, украшали дома лентами и цветами.
Кинотийский фестиваль поражал масштабом приготовлений. Городская жизнь бурлила кипящим котлом.
Я покидала родную деревню лишь однажды, в далёком детстве. Отец привозил меня в Кинотийю на церемонию посвящения в веру. Поездку я почти не запомнила – в памяти сохранились только холёные руки эктелея, вручившего мне серебряное украшение, да хмурое лицо отца. Обратный путь мы проделали в тягостном молчании: папа изредка поглядывал на меня через плечо, а я тайком поглаживала медальон и тщетно пыталась уснуть. По возвращении домой мама долго плакала. Спустя год родилась Клер.
– Ты знаешь, куда идти? – Я прижалась к Рейзу, уступая дорогу пронёсшемуся мимо экипажу.
Город был охвачен предпраздничной суетой, и я не на шутку опасалась потерять в толпе единственное знакомое лицо.
– Нет, но быстро выясню.
– Даже не буду спрашивать – как.
– Слушай, – хитро подмигнул он. – Ты удивишься, сколько полезного можно узнать из разговоров прохожих.
За неделю я начала привыкать к его манере общения: уходить от ответа и давать расплывчатые объяснения было его скверной привычкой. Порою Рейз напоминал ортисовского эктелея с его запутанными формулировками житейских премудростей и заядлой любовью цитировать Авесту. Я редко понимала благословенного служителя церкви и ещё реже прислушивалась к наставлениям – слишком скучны и унылы были его советы. С Рейзом было куда сложнее. Я не могла определить, когда он врёт, юлит, насмехается или, напротив, желает донести до меня смысл законов мироздания – улыбка почти не покидала его лица, и оттого каждое слово воспринималось либо невинной шуткой, либо бесстыдной ложью.
На площади не смолкала музыка. Девочка, с венком белых эустом в волосах, босиком танцевала на бархатном ковре. Полы розового платья порхали в такт задорной мелодии. Рядом бренчал на лютне седовласый старичок. Горожане обступили музыкантов, хлопали в ладоши, звонко присвистывали. На ковёр летели затёртые до блеска монеты.
Через дорогу в синем шатре молодые анерхи набивали курильницы миррой. Ароматный дым стелился по тротуару, стекал с моста, по крутой лестнице сползал на вымощенную крупным камнем дорогу. На ступенях лежали жёлтые ленты, пышные банты свисали с перил. Звенели подвешенные над мостовой колокольчики.
Внизу начинала шествие торжественная процессия.
