магазина остановился и резко вдохнул, его взгляд метнулся за спину Лань, к бумажным ширмам, которые он распахнул, чтобы впустить прохладный вечерний ветерок.
– Ангелы, – прошипел он, переходя на элантийский язык.
От этого слова ужас пробежал по венам Лань. Ангелы было сокращением от Белые Ангелы, прозвища, которое дали себе элантийские солдаты.
Лань резко обернулась. Там, в обрамлении резьбы витрины магазинчика Вэя, она заметила нечто, от чего к горлу подступила желчь. Вспышка серебра, блеск бело-золотой эмблемы с короной и крыльями, доспехи цвета зимнего льда…
Не было времени думать. Следовало убираться отсюда.
Лань бросила на Вэя испуганный взгляд, но выражение лица старого лавочника стало жестким. Он сжал губы в решительную линию. Когда Лань потянулась за свитком, Вэй перехватил ее руку.
– Оставь это мне, я’тоу. Не нужно, чтобы тебя поймали с чем-то подобным накануне Двенадцатого цикла. Возвращайся за ним, когда все успокоится. А теперь иди!
В мгновение ока свиток и серебряная ложка исчезли.
Она надвинула на глаза дули как раз в тот момент, когда над входной дверью прозвенел колокольчик, теперь почему-то резко и угрожающе.
Воздух сгустился. По полу тянулись длинные, мрачные тени.
Лань направилась к двери, радуясь своей грубой, сшитой из конопли дуаньда, свободной дешевой одежде, которая скрывала большую часть ее фигуры. Она достаточно долго проработала в чайном домике, чтобы знать, как элантийцы могут обращаться с девушками.
– Да хранят тебя четыре бога, – услышала она бормотание старика Вэя. Это была старая хинская поговорка, основанная на вере в то, что четыре Бога-Демона присматривают за своей родиной и своим народом.
Но Лань с поразительной ясностью видела, что в этом мире богов не существует.
Только монстры в облике людей.
Их было двое. Крепкие элантийские солдаты, облаченные в доспехи. Грохочущими шагами они прошли мимо Лань. Инстинктивно взгляд девушки метнулся к их запястьям, и от увиденного у нее перехватило дыхание. Никакого блеска металлических браслетов на запястьях, сидящих так туго, что они, казалось, срослись с плотью. Эти руки не могли вызвать огонь и проливать кровь щелчком бледных пальцев.
Значит, просто солдаты.
Когда она проходила мимо, один из них остановился. Дверь была всего в нескольких шагах, прохладный вечерний воздух уже коснулся ее лица. Сердце Лань дрогнуло, как у кролика, на которого смотрел орел.
Ангел вытянул руку и сжал пальцами ее запястье.
В животе Лань расцвел страх.
– Смотри, Максимиллиан, – позвал солдат, другой рукой приподнимая край ее дули. Лань, смотря в его по-юношески зеленые, как летний день, глаза, удивлялась, как мужчина может сделать цвет олицетворением жестокости. Лицо солдата могло бы принадлежать одной из мраморных
