чесались, но нельзя было себя выдавать ни единым звуком или движением. Только пальцы все крепче обвивались вокруг рукоятки обретенного маузера.
– Кто здесь?! – рявкнул хриплый голос, неприятно растягивая звуки.
От неожиданности я вздрогнула, а шаги незнакомой фигуры стали беспокойными. Кто-то споткнулся и упал. Послышалась брань на разные голоса, пистолетный выстрел. Постепенно звуки стали отдаляться, и я решила, что настало время бежать обратно к шалашу.
* * *
За время блуждания по лесу я неоднократно встречалась с волками и начала проявлять к ним внимание. Насвистывала короткие мелодии, держась по-
одаль, но в пределах видимости, чтобы они привыкли, приняли за свою. Больше всего меня интересовал вожак. Крупный волк с пронзительно-умным взглядом. Он часто посматривал в мою сторону, не подпускал слишком близко, но как будто не видел во мне угрозы и никогда не нападал. Кажется, мы смирились с существованием друг друга. Иногда он приводил стаю к месту моего ночлега и, как преданный пес, ждал, пока я, обильно обливаясь слезами, разделываю добычу. То ли ради поддержания мира, то ли от одиночества, я постепенно начала подкармливать волков, так что теперь это больше походило на совместную охоту, а я – на члена волчьей стаи. Только обманываться насчет сложившегося порядка не стоило: дикие животные есть дикие животные, и в любой момент звери могли передумать. Поэтому каждую ночь, ложась спать, я крепко сжимала под складками плаща сначала нож, а после своего путешествия к зарослям камыша – маузер.
Первые две ночи после посещения грязного вагончика мой и без того беспокойный сон превратился в нечто совершенно бессмысленное и мучительное. Мне снилось прошлое, такое далекое и такое близкое одновременно. Навязчиво на узорах пасмурного неба вырисовывались искры. Они взмывались ввысь от фейерверка-фонтана в руках у одного из митингующих. Это был третий день после того, как правительство всех заперло по домам, продолжая скидывать экономику в пропасть.
В тот момент я находилась посреди улицы, мимо меня бежали люди, словно не замечая, что я стою у них на пути. Мне все казалось, что я что-то кричу и прошу их одуматься, перестать разрушать город, в котором я родилась и который люблю всем сердцем, но люди продолжали бежать с дымовыми шашками, фейерверками, пневматическим оружием, молотками и битами, и никто меня не слушал. Я упала посреди площади, а раскаленный грязный асфальт впился мне в руки. Люди продолжали бежать, некоторые спотыкались о меня, падали и снова бежали, уничтожая все на своем пути. Лица людей были обезображены до неузнаваемости, так было и в тот день, когда я последний раз их видела: ярость, которая покрыла белой пеленой глаза и исказила человеческие рты, из которых вместе с криками и бранью выплескивалась пена. Я не видела таких глаз у животных ни разу за пять месяцев блуждания по лесу, но с того момента, как началась новая революция, и мир, и люди изменились до неузнаваемости.
