смеется.
– Мария! – Что-то темное вихляется в паре шагов, вроде смуглой тонкой руки.
Я тянусь к ней, пытаюсь схватить, и тут рука, нет, Масхари, оно черное, оно дергает меня за запястье, тянет в туман, длинное, черт, насколько оно длинное? Рвусь изо всех сил, Мария все смеется, и смех ближе, ближе, боль в запястье нестерпимая, рвется кожа, связки, но плевать, лишь бы скинуть с себя эту…
Хватка ослабляется, и через секунду она поднимается надо мной в полный рост. Затылком прикладываюсь к рельсам, и в глазах темнеет. Нет, это не в глазах темно, это тварь нависла надо мной.
Мэ пхэнав, сар тут камав,
Би тиро наштык авав,[21]
– поет черная, безротая тварь с глазами-углями.
Кэ ви мэ тут камав,
Зуралэс тут камав,[22]
– поет нежным голоском моей лачи, моей Марии.
Я ползу назад, оббивая позвонками бетонные шпалы, раздирая щебенкой ладони. «Ту-у-ту-ту!» – предупреждает надвигающийся поезд, я делаю рывок, оказываюсь на другой стороне, отчаянно рвусь из ее лап, из ее щупалец, поезд стучит, ревет, рассекая туман, я тяну ноги на себя и чувствую, как щупальца стягивают кроссовки. Поезд врезается между нами, я вжимаю голову в плечи и кубарем лечу в кусты ивняка на противоположной от твари лесополосе.
«Ту-дух, ту-дух, ту-дух».
Бледно-зеленые вагоны сливаются в чудовищную механическую гусеницу.
Я поднимаюсь. Ощупываю штаны. На месте миленький. Вытаскиваю ствол из кармана, отлично, полный магазин.
Я вижу хвост поезда и считаю до трех.
Раз.
У меня зато пять патронов.
Два.
А у твари, быть может, девять жизней.
Три.
Я выпрыгиваю на горячие, пахнущие маслом рельсы. И смотрю на тех, кто на другой стороне. Старая сука – руки замком на груди, ноги вросли в насыпь. Тварь рядом с ней, как щенок, ластится, притуляется боком, а безликая башка пялится красными глазами.
Я целюсь. «Бах!» – тварь не двигается с места. Неужели промахнулся? Я бросаюсь через рельсы, надо попасть прямо в башку. «Бах, бах», – гильзы летят на щебенку… Выстрелы летят в цель, но тварь даже не ранена. Успеваю увидеть лишь, как она прикрывается щупальцами, словно панцирем, и отбрасывает ствол прочь. А потом щупальце бросается ко мне, я отпрыгиваю, но поздно – кончик щупальца, будто лезвие, чиркает по щеке. Я трогаю щеку и чувствую мокрое, теплое, вязкое. Хватаю из заднего кармана кастет и несусь на тварь, а тварь – на меня, тварь бьет наотмашь по рукам, так что кастет со звоном падает на рельсы, тварь скручивает мне руки, и я ору до хрипа, пинаю щупальца ногами, но они уже сжимают мне шею. Через пульсирующую боль в ушах я различаю довольный голос:
– Ну что, неси его домой, гостем будет.
От удушающей хватки твари я все время отключался и запомнил лишь бессвязные обрывки. Бетонные шпалы, сдирающие кожу. Корни деревьев, пересчитавшие мне косточки. Обжигающий асфальт, кажется, снял с меня скальп. Я хочу проверить, не стал ли я сам тварью без лица, но понимаю, что не могу пошевелиться.
Я скажу, как тебя люблю,
Без тебя не могу прийти
Потому что и я тебя люблю,
Сильно тебя люблю
