непосредственности супруги и её способности к резкой смене настроения. Однако заниматься пересказом своего и впрямь страшноватого сновидения ему не хотелось.
– Как-нибудь в другой раз, – пообещал он и, дабы избежать дальнейших приставаний и расспросов, напомнил. – Завтра трудный день. Перелёт… Так что, давай-ка лучше спать, зайка.
Сработало. Она покорно улеглась на подушку, а он поцеловал её в щечку и погасил светильник, вновь погрузив комнату в предутренний полумрак.
Непродолжительные майские каникулы в Черногории закончились, и жизнь быстро вернулась в привычную будничную колею. А значит, опять началась работа, работа, работа… Шло время, и то дурацкое ночное видение стало понемногу стираться из памяти. Подумаешь, приснилась какая-то ерунда, да и бог бы с ней. Однако в последний день июня эта тема нежданно-негаданно аукнулась.
Накануне в театре состоялось закрытие сезона. Давали «Маскарад». Всё-таки две тысячи четырнадцатый год для Михаила Юрьевича юбилейный. Как-никак двухсотлетие со дня рождения. Главреж решил, что постановка лермонтовской драмы в качестве завершающего штриха – ход беспроигрышный. И не прогадал. Всё прошло как нельзя лучше. По окончании действа публика рукоплескала.
На тридцатое была запланирована пресс-конференция, посвящённая окончанию театрального сезона. Отвертеться от этого мероприятия Александр Валентинович никак не мог – положение обязывало, всё-таки Народный артист. Так что, хоть никаких других неотложных дел в театре у и не было, пришлось приехать и честно отсидеть сорок минут в обществе коллег и журналистов, делясь творческими планами.
По окончании пресс-конференции, когда зал начал стремительно пустеть, худрук Юлий Маркович перехватил его на полпути к выходу.
– Саша, не убегай, пожалуйста. Есть разговор.
И жестом пригласил Бруснина следовать за собой в кабинет. Там они расположились на диване возле журнального столика.
– Я по поводу твоей сказки… – начал руководитель театра.
– Неужто кто проявил интерес? – воодушевился Бруснин.
Как-то, ещё в январе, сидючи на заснеженной даче, он неожиданно легко написал пьесу-сказку в стихах. О чём? О любви и доброте, о верности и предательстве. В общем, было в ней всё, чему положено быть в сказке. Подвигло актёра на сочинительство вполне искренне желание, вернуть к жизни подзабытый Ершовский стиль… Хотя… Ну да, да! И гордыня, конечно же тоже, чего уж лукавить! В глубине души надеялся перещеголять классика русской литературы с его «Коньком-горбунком». Впрочем, об этом он предпочитал не вспоминать, потому как получилось, хоть и недурственно, но до установленной им же самим планки явно не дотягивало.
Мечталось, конечно, о постановке на сцене родного театра. Пошёл к худруку. Тот, ознакомившись с тестом, похвалил, не скупясь на комплименты, но в итоге мягко и необидно, как он умел, отказал. Мол, в репертуар не вписывается. Мы – театр академический. Наш удел – классика. Дескать, по мере возможности попробую заинтересовать ТЮЗы, а там как карта ляжет. А теперь вот
