она чувствовала себя задетой, едва ли не оскорбленной.
Прыгнув в остывшее ложе, она натянула до кончика носа роскошное меховое покрывало и подумала о Снэфрид Лебяжьебелой. Эта женщина, конечно, уже прибыла в Руан. Что ж – достойная пара язычников… Эмма ворочалась в раздражении, воображение мучило её, подсовывая картины: Ролло сжимает в объятиях беловолосую финку…
Эмма вспомнила набег датчан этим летом, когда Атли вынужден был обратиться к Снэфрид за помощью. Ведь все понимали, что ему не под силу отразить отряды чужаков, ибо именно по его вине они смогли достичь Руана и осадить его. Эмма в те дни слышала немало грубых и непочтительных слов о брате конунга-правителя и видела, что Атли растерян. Вот тогда он решил обратиться к той, кого викинги величали валькирией и почитали как королеву, хотя за глаза и звали ведьмой. Явившись в Руан с войсками, она сражалась как истинный герой, и Эмма невольно восхищалась ею. Снэфрид добилась победы, обратила в бегство данов и отстояла владения своего мужа.
За этим последовала казнь угодивших в плен викингов-бродяг. Кровожадность Снэфрид была непомерной, но Атли не посмел препятствовать ей. Исполняя обязанности правителя в отсутствие конунга, он, облаченный в венец и мантию, занял место на галерее дворца, и лишь согласно кивал в ответ на распоряжения супруги брата. Пленных было много, и Снэфрид назначила им страшное наказание. У викингов это называлось «свиньей». Несчастным выкалывали глаза, вырывали языки, обрезали уши, а после этого рубили по локоть руки и ноги, затем прижигали раны и выбрасывали тела на дорогу за городскими воротами. Запах крови – теплый и тошнотворно сладковатый, с привкусом железа – отвратительным облаком поднимался над площадью перед дворцом. Палачи валились с ног от усталости, и викинги сами довершали их работу. Эмма пыталась уйти, мучимая дурнотой, но её удерживал прибывший из Байе Ботто Белый, который помог Лебяжьебелой справиться с незваными гостями:
– Ты собираешься стать одной из наших, Эмма, – твердил он. – Так пусть же люди Ролло не подумают, что ты жалеешь их врагов.
И девушка должна была остаться, борясь с дурнотой. Ботто же, находясь рядом, ворчал в усы, слушая вопли с площади:
– Вот же сосунки, бабы в юбках! Воин только тогда являет себя героем и выказывает презрение к смерти, когда сумеет удержать крик. Поделом! В другой раз разбойники легкой поживы будут знать, что в Нормандии им не уготовано ни славы, ни золота…
Эмма пыталась внушить себе, что те, кто истекает кровью перед нею, всего лишь грубые варвары, алчные бродяги, сеющие смерть и ужас, которых она должна ненавидеть. И все же, когда вопль очередной жертвы слился с пронзительным хохотом Снэфрид, она не сдержалась:
– Святые угодники, прострите длань берегущую над тем, кто доверился этому исчадию преисподней!
Её слова донеслись и до ушей стоявшего неподалеку Рагнара. Эмме было безразлично, передадут ли их супруге Ролло, однако она была крайне удивлена, когда на следующий день её позвали на пир, данный в честь Лебяжьебелой.
Эмма
