ослаблены прогрессом знаний, – подчеркивают, как и социолог Роми Совер, что «научные открытия и гипотезы, которые наука пытается подтвердить, стимулируют посвященных и непосвященных настолько, что открывают двери в воображаемое, в неисчерпаемое поле возможного». Наука, несомненно, питает воображение. Обращенное к воображаемому прошлому фэнтези и научная фантастика – две стороны одной медали.
Вернемся к нашему намеренно провокационному вопросу: обладают ли ученые воображением? Как может человек, никогда не бывавший дальше Швейцарии, придумать Барад-Дур и Лотлориен? Мы можем ответить благодаря Толкину – он живое доказательство того, что объективное знание средневековых мифов и легенд, процессов их создания и развития, а также языков, на которых их сочиняли, подпитывало мечты. Только научный методичный ум, который некоторые находят столь лишенным романтизма, позволил Толкину построить эту сложную вселенную. Произведения Толкина фантасмагоричны, но в то же время логичны, и именно последовательность и логика обеспечивают их впечатляющую мощь.
Таким образом, противостояние между научным любопытством и тягой к сказкам существует только в унылых умах тех, кто пребывает в плену предвзятых представлений. И Толкин очень быстро это понял. «Уже в студенческие годы мысль и опыт подсказали мне, что интересы эти – разноименные полюса науки и романа – вовсе не диаметрально противоположны, но по сути родственны», – писал он в конце 1951 года. Читатели нашей книги, несомненно, тоже это поймут.
Толкин и социология: перед лицом утраты мира
Тьерри Рожель,
доцент кафедры экономических и социальных наук
Два взгляда на меняющийся мир
В лекции, посвященной волшебным сказкам[36], прочитанной в Сент-Эндрюсском университете в 1939 году, Толкин вернулся к двум расхожим идеям. Первая – что сказки предназначены для детей. Толкин сам заинтересовался сказками, начав профессионально заниматься филологией, и по его мнению, взрослые способны наслаждаться этими историями не меньше детей. Лишь по исторической случайности сказка ассоциируется с детством. Второе предубеждение касалось эскапистского характера сказок: если они и являются «историями о побеге», то, по словам Толкина, речь идет не о побеге дезертира, а о побеге заключенного; не о невыполнении долга, а о побеге из тюрьмы в желанный мир.
Для Толкина сказки и фэнтези, рождение которого обычно датируется 1865 годом, с «Приключений Алисы в Стране чудес» Льюиса Кэрролла, – это способ постижения мира. «Сказка по-своему отражает правду», – утверждал Толкин в письме № 181 от января или февраля 1956 года. Создавая «вторичный мир», мы говорим не о возможном, а о желаемом, и здесь сказки не противоречат знаниям и могут кое-что сообщить о реальном мире.
Однако Толкин не использовал сказку для критики реальности и ни в коем случае не собирался превращать «Властелина Колец» в аллегорию современного мира. Он регулярно
Толкин придает этому термину более широкий смысл, чем обычное определение: в сказке рассказывается о волшебстве (или магии). – Прим. ред.
