может, это патология какая? – осторожно спросил Песков. – Протез меня теперь не сильно смущает. Даже наоборот…
– Если ты насчет девушки на протезе, то тебе так кажется, – сказал Егор. – Это твоя дурная фантазия разыгралась, извращенец! Вот, увидишь: твоя фантазия ровно до момента, когда ты увидишь девчонку без протеза, без её «Феррари»; до того момента, когда окажешься с ней в постели, в которой она не будет без него. Всему виной телевизор и всякая толерантная хуйня по разным поводам! Для начала вспомни свое лицо, когда я протез прилаживал. Ты едва не показал все что съел с вечера. Но – твой интерес, как и испуг – совершенно нормальная реакция на такого человека как я, ведь такое искажение тела не норма. Я это понимаю так, и другие – думаю – понимают также. Поэтому добиваться особой толерантности у окружающих не вижу смысла. Я чаще скрываю протезы. Хотя, иной раз, с удовольствием могу одеть шорты или проехаться в общественном транспорте. Собственно я только на нем и езжу. Это единственная льгота, которой я по праву пользуюсь ежедневно. Мне там уступают место в основном бабушки, но я не сажусь. Вообще, уступают многие: чаще – женщины, иногда – молодые люди. Если еду далеко, конечно, сажусь всегда, пока не зайдет какая-нибудь типичная профурсетка и не скажет: «Молодой человек, какого черта вы сели на место для инвалида». А я всегда вежливо отвечаю, что если я скажу почему – ей станет стыдно и, как правило, она смущенно уходит. Но если не сработало – задираю штанину, нажимаю на протезе кнопку, нажав которую нога совершает вращение на триста шестьдесят градусов, и барышня исчезает.
– Ага! Так я и представил, как ты вежливо говоришь… Ты лицо свое вежливое видел? Я вообще сомневаюсь, что кто-то находит в себе смелость и желание с тобой заговорить, – улыбнулся Песок от удовольствия. – А протез такой как достался?
– Когда Мэри Леонтьевна рассказала мне о протезе, на котором я смог бы бежать я занялся марафоном. В Чечне, во время войны, мне много приходилось ходить пешком, маршруты войсковых колонн простирались на многие километры от одних застав до других. Самое большее, что мне приходилось преодолевать за день – тридцать километров в полной боевой экипировке. К тому же, после подрыва у меня появились сопутствующие проблемы с давлением, появились напряжение и панические тревоги, – так врачи называют возбуждение на уровне кары головного мозга, поэтому как только давление о себе заявляло мне первым делом хотелось бежать, просто перейти с шага на бег. Но на том протезе, который был, это было невозможно. Вот, тогда я и решил заняться марафонской ходьбой, попробовать…
Появилась официантка с подносом, на котором парила тарелка с борщом, пампушками с чесноком, блюдце со сметаной и горчицей, нарезка сала с черным хлебом и зеленым лучком.
– Второе будет позже, – предупредила она.
Песков уставился пустыми голодными глазами на Биса.
– Нихуяси ты набрал! – сказал он.
– Это все идет к первому… – пояснила официантка.
– Попробуй пока сало, –
