лесу от вьюги было темновато. Снег не прекращался. С каким-то даже остервенением, Бубликов рассекал сугробы в неизвестном для себя направлении. И довольно долго он так шел, пока не понял, что совершил серьезную ошибку, сил на возврат не было. Кончились.
– Такая вот у меня судьба, получается, – грустно отметил школьник про себя, – ни Кошечкиной, да еще и смерть от переохлаждения в таком юном, в общем-то, возрасте.
И в этот момент яркий свет ударил в глаза Бубликова. Ослепительный. Витя зажмурился, непроизвольно прикрыв рукой глаза. И тут же раздался громогласный чей-то мужской низкий бас, словно бы оперный певец говорил в мощную акустическую систему.
– Бубликов, за подснежниками пришел?
– Пришел, – отчего-то не удивившись происходящему, ответил Бубликов.
– Закрой глаза, – сказал голос.
Витя зажмурился. И долго не открывал. А когда устал ждать, когда разрешат, сам открыл и слегка обомлел. Перед ним лежала коробочка, обычная, в которую упаковывают разные посылки. Бубликов, разорвав защитную изолентную, заглянул внутрь. Там, в небольшом, красиво оформленном горшочке золотистого цвета, были подснежники, несколько веточек, но настоящие и живые.
– Спасибо! – крикнул Бубликов неизвестному голосу неизвестно куда, сунул подснежники за пазуху и на всех парах помчался по своим же следам обратно. Благо, не замело, а силы сами откуда-то взялись.
Через час Бубликов, вспотевший, но чрезвычайно довольный, стоял перед Кошечкиной и протягивал ей подснежники.
– Ну? – спросил Бубликов.
– Баранки гну, – ответила Кошечкина, удивленно разглядывая подснежники, и добавила, – ладно, согласна. Завтра в кино идем.
Бубликов впервые в жизни почувствовал полноценно и по-настоящему, что значит быть счастливым, параллельно прокручивая в голове, что сейчас дают в кинотеатрах. Обидно было бы ошибиться с выбором фильма, не угадать.
Цыганка
Виктор Иванович Кондратьев был солидным мужчиной. Он работал архитектором в одном столичном и серьезном предприятии. В основном реставрировал. Но его все принимали за цыганку. Непонятно, почему. На улице люди, кто в шутку, а кто в серьез, без всякого приличия подходили к нему, говорили что-то вроде: «Эй, цыганка, а ну давай погадай мне!» Или: «Ща ручку тебе позолочу, цыганка, ты мне судьбу мою расскажешь». В таком духе.
Кондратьев где-то пытался отшутиться, где-то грубил и даже лез в драку, но хамство в отношении него не прекращалось. А с этим надо было что-то делать. Все-таки…
Кондратьев нашел один цыганский культурный центр и поехал туда, чтобы расспросить, может там что подскажут, почему его все принимают за цыганку. Но в центре его дальше порога не пустили. Сказали что-то вроде «вей», или что-то такое. И отказались общаться наотрез.
Кондратьев заметно приуныл. А ситуация становилась только хуже. Прохода не было. И когда в очередной раз какая-то незнакомая дама остановила его, схватив за руку
