поэтому.
– А сколько стоит путевка?
– Не знаю, но обычно профком оплачивает процентов пятьдесят…
– М-да… Послушай, Гуманков, давай лучше по этой путевке поеду я…
– Нельзя. Она именная! – ответил я наобум и, видимо, убедительно.
– Ну конечно… Я не подумала. Иди мой руки – будем ужинать…
Когда мы поженились после полугода томительного скитания по вечерним киносеансам и незнакомым подъездам, моя молодая неулыбчивая жена умела только варить суп из концентратов и жарить яичницу-глазунью. Многомудрая теща, с которой мы жили первые годы, считала, что чрезмерная подготовленность женщины к браку развращает мужа, оттесняя его от полезного семейного труда. Со временем Вера Геннадиевна, конечно, освоила и борщи, и котлеты, и пироги, но делала все это без души, словно тяжкую повинность, наложенную на слабый пол самой природой.
Итак, я дернулся в ванную, чтобы ополоснуть руки, но там было занято.
– Кто это? – послышался изнутри голос моей единственной дочери Виктории – грядущей жертвы женского равноправия.
– Дядя Вася с волосатой спиной! – ответил я раздраженно. – Открой, мне нужно вымыть руки.
– Я голая! – жеманно сообщила мне моя восьмилетняя дочь.
– Одетыми не купаются…
– Я стесняюсь…
– У тебя там и смотреть-то не на что!
– Откуда ты знаешь?
– Видел.
– Когда?
– В детстве.
– Значит, ты тоже подглядывал за девочками?!
– Конечно.
– Тогда мой руки в кухне, подсмотрщик.
На кухне меня ожидала тарелка гречневой каши, политой остатками печеночной подливки. Гречневую кашу я ненавидел с детства, с тех самых пор, когда посещал детский сад завода «Пищеконцентрат», где нас кормили почти исключительно гречкой и укормили на всю оставшуюся жизнь.
– Опять? – не удержавшись, спросил я и был крайне удивлен, ибо вместо привычного ворчанья о том, что она тоже ходит на службу и к каторжным работам на кухне ее никто не приговаривал, непредсказуемая супруга моя Вера Геннадиевна вдруг предложила поджарить отбивную и отварить картошечки. Еще удивительнее было то, что она даже намеком не коснулась своей излюбленной темы – моего обозначившегося живота. Нет, пока только животика.
– От картошки толстеют… – засомневался я.
Но вместо того чтобы уесть меня традиционным сарказмом по поводу исключительной малокалорийности пива, она молча вывалила в мойку последние корнеплоды и начала срезать кожуру. Тогда – окончательно проясняя ситуацию – я подошел к холодильнику, достал банку консервированных огурцов и, не спросив позволения, открыл ее. Я-то знал, что огурцам уготована иная, празднично-салатная судьба, и ждал взрыва негодования, но его не последовало.
– Гуманков, – абсолютно ласково спросила Вера Геннадиевна, – ты меня разыгрываешь с Парижем?
– Клянусь!
– Тогда
