style="font-size:15px;"> – А это уж – как воспитаем, товарищ старший лейтенант! Животное – его, как и человека учить надо. Тут каждодневная дрессировка требуется. Я в цирке сам видел, как живые куры на живых лисицах ездят. И кролики на тиграх.
– А кто же это нам в штат дрессировщика запишет? Мы же погранзастава, а не цирк шапито.
– Да я ему буду за дрессировщика, – угрюмо буркнул Прохоров.
В это время в помещение вошел Кухтин с молоком в баночке и беленькой тряпочкой. Прохоров окунул ее в молоко и поднес к носу волчонка. Тот запыхтел, завертел мордочкой, схватил тряпочку губами и жадно зачмокал. Все дружно заулыбались.
– Ишь ты! Ишь, как чмокает! Изголодался-то как, бедняжка, – лицо Прохорова просияло радостной, почти детской улыбкой.
– Ну, что ж, посмотрим, как это у Вас получится, товарищ Прохоров. А пока что службу нести надо. Рядовой Кухтин!
– Я, товарищ старший лейтенант!
– Две минуты одеться! Пойдем посты проверять.
– Слушаюсь, товарищ старший лейтенант!
***
Часам к десяти утра пурга почти совсем утихла. А к обеду уже ярко светило горное солнце на сине-голубом небе. На заставе только и говорили, что о волчонке, которого Прохоров собрался приручить. Мнения были разные, но большинство считало, что если он вырастет среди людей на положении собаки, то ничем от собаки и отличаться не будет. Не волчья же стая его воспитает, а люди, которые и кормить, и в меру ласкать будут. Откуда тогда у него дурным манерам взяться?
Заскрипели ворота, и на территорию заставы, с хрустом шагая по морозному снегу, вошел, ведя за собой на веревке навьюченного осла, старый тунгус Ингур. Каждый шаг вздымал клубами снежную пыль, которая отблескивала в лучах яркого солнца всеми цветами радуги.
Впрочем, тунгус он был, монгол, уйгур, китаец или кто еще – не знал никто, да и не спрашивал. Лицо его обрамляла меховая оторочка теплого башлыка специфического покроя. Короткий медвежий полушубок мехом наружу и теплые до колен унты из волчьей шкуры выдавали в нем местного человека. Ингур на заставе правил и за чернорабочего, и за истопника, и за посыльного, и еще Бог знает за кого. Все любили старого Ингура за его природную доброту, за мастеровитость, деловитость и неутомимое трудолюбие. Но главное – за знание тайги и вообще всего таежного.
– Там у Орел-каменя волка кто завалил? – не поднимая головы, спросил Ингур. – Шкуру сдирать надо. Пригодится как-нибудь кому-то.
– Это старшина Прохоров, – ответил Кухтин. – Сейчас возьму нож и пойду за шкурой.
– Подожди, молодой, сама не ходи. Не умеешь еще, испортишь малость. Шкура пропадай. Жалко – кого-то в мороз-пурга согреть может. Вместе пойдем.
– Да что там уметь – я дома кроликов с детства обдирал.
– То кролик, а то волка. И еще. Начальник спросить надо, тогда пойдем.
Кухтин побежал за разрешением к Крамаруку, а Ингур стал развьючивать осла и таскать мешки в помещение. В это время к нему подошел Прохоров с волчонком
