излагаешь. Ещё встретимся, Егор.
Игорёша пожимает мою руку молча и глядя в сторону. Ну и хрен с ним.
Я еду в общагу к Татьяне, но её не оказывается. Надо сказать, чтобы записала мне график дежурств. А то так вот не набегаешься. Обидно, конечно. Я-то уж размечтался. Колбасы ей купил. Не палёной, настоящей, с мясокомбината. Шит!
Я выхожу из общаги и бреду, куда глаза глядят. Выхожу на Островского и шагаю мимо Горсада, роддома и третьей городской. На улице светит солнце, лёгкий морозец пощипывает щёки. Прохожие спешат по своим делам, улыбаются, радуются солнечным лучам. Они, эти лучи, попадая на меня вызывают маленькие впрыски серотонина и я немного успокаиваюсь, вдыхаю холодный кислород и щурюсь на солнце.
Ноги несут меня на площадь Пушкина и доставляют к конечному пункту маршрута, дому Большака. Я поднимаюсь и звоню в дверь. Она открывается и Платоныч молча отступает пропуская меня вовнутрь.
– Простите, я без звонка, – говорю я.
– Я надеялся, что ты придёшь, – отвечает он. – Проходи.
– Это вам, – протягиваю я ему свёрток. – Не ваша, с мясокомбината. Говорят.
– Наша лучше, – усмехается он.
– С копытами-то? – поднимаю я бровь.
– Всё по ГОСТу, даже лучше, чем по ГОСТу. Ты не представляешь, что туда на мясокомбинате пихают. Мой товарищ там директором работает.
– А в «Макдональдсе» вонючий серый фарш обрабатывают аммиаком, чтобы он стал красивым и розовым, – говорю я.
– Вот капиталисты проклятые, травят народ. Есть хочешь?
– А что у вас? Можно вообще-то закусить, я без завтрака. Устрицы небось?
Он улыбается и качает головой.
– Пошли на кухню. Пельмени. Домашние. Будешь? Сейчас отварим. Выпить хочешь?
– Не пью я. Раньше выпил бы. Стакана два. Но теперь смотрю на это крайне негативно. Новая жизнь диктует новые правила.
Он усмехается.
Мы идём на кухню. Платоныч ставит на плиту кастрюлю с водой и вытаскивает из морозилки пельмени. А ещё достаёт из холодильника солёные огурцы кусочек сала и начатую бутылку водки. Он отрезает несколько кусочков чёрного хлеба и тоненьких, просвечивающих ломтиков сала. Делает маленькие бутербродики.
– Пока пельмени варятся, – говорит он и наливает себе рюмку.
Выпивает и заедает хлебом с салом.
– Бери, не стесняйся.
Я беру. Какое уж тут стеснение. Отличное сало, как я люблю… Вода закипает и Большак забрасывает пельмени и наливает ещё рюмку.
– Юрий Платонович, – говорю я. – Не пойму я, как вы-то среди этих рож оказались? Вам не противно с этими Игорёшами да товарищами Ефимами дела вести? Они же, честно говоря, довольно мерзкие твари. Если бы вы с Любой не были в их схеме, они бы поехали сегодня в холодные мрачные чертоги. Я ведь до вчерашнего вечера так и хотел поступить.
– И почему не поступил? – спрашивает он.
