денежки платят.
– Не вернемся.
– Завтра ночью мы…
– Нет, – прервал я своего друга и, после этого, слушая скрипение мягкого снега под нашими туфлями, мы ходили не спеша.
– Пусть так и будет, – согласился Дуранд.
– Сколько времени я пробыл во дворе? – спросил я потом.
– Около часа, – ответил он.
– Для меня, все это время продлилось как целый век, – сказал я.
– Для меня тоже, – признался мой друг.
– А чем же ты занимался в течение этих ста лет? – спросил я снова.
– Держал труп второй кушетки, – ответил он.
– Что лежало там, на другой кушетке? – спросил я, с нездоровым любопытством.
– Что-то ужаснее, но лучше тебе ничего не говорить об этом, – сказал мой друг, и уставился на белый свет у входа на станцию метро.
II
Все это произошло в феврале 1979 года. Зимой. Я был первокурсником факультета русского языка и литературы в институте имени Александра И. Герцена. Что никак не препятствовало, наоборот, очень даже способствовало совершению моей великой жизненной мечты: стать писателем. Мой друг Хабиэр Дуранд, как я, тоже приехал с Кубы полгода тому назад. Тогда, говорить о дружбе между нами, было неточным. Или как-то преждевременным. Мне звучало даже вполне преувеличенно. В течение всего курса, что мы проходили на подготовительном факультете гаванского университета, я с ним разговаривал очень мало, два или три раза, и эти разговоры никогда не продлились до минуты. Родом из Гаваны, Дуранд считал себя высшим человеком перед теми студентами, которые не родились на столице. Он их назвал «гуахирос», то есть, деревенскими жителями, и часто издевался над ними. Как эти люди одевались, как говорили, как думали, все это показалось ему противным, мерзким. О неграх считал, что они были тупоголовыми. И без капли жалости вернул бы их всех в Африку. Он ни от кого не скрывал свои мысли и чувства. И вообще, все это доставляло ему какое-то странное удовольствие.
Меня не волновали его идеи, но все-таки мы чуть не смотрели друг на друга с какой-то ненавистью. Я не родился в Гаване и цвет моей кожи напоминал коричневый оттенок шоколадных бобов. Именно поэтому я испугался, когда сам Дуранд подходил ко мне с предложением жить вместе в одной комнате пятого этажа. До этого момента я прожил несколько недель на втором этаже с двумя русскими студентами последного курса. Они, Сергей и Михаил, старательно приготовились к успешному окончанию учебы. Им нужна была тишина, чтобы хорошо сосредоточиться в их труде, и я воспользовался этой тишиной, чтобы читать не только все произведения, предлагаемые моими профессорами литературы, но и столько книг на русском языке попало в мои руки.
Жизнь Сережи протекала размеренно и однообразно: вставал очень рано чтобы ехать в институт; потом, возвращаясь в общежитие, отдыхал до пяти часов, когда занимался с какими-то тяжелыми гирями – у него были сильные руки – или бегал несколько минут по улицам университетского городка. Потом, в седьмом часу, заходил во столовую, и, перед
