гораздо более нерегулярно и неустойчиво.
Интерес к уже найденной истине, однако, по своей природе гораздо выше, чем тот, который может быть проявлен в простых попытках ее найти. Если там, где перед нами различные аберрации, за которыми истина то и дело мелькает в виде гениальных интуиций, мы рады довольствоваться поверхностным взглядом на большинство вещей, то в области обнаруженной истины везде придется проникать в самые глубины связей идей, если мы хотим удовлетворить не просто поверхностное любопытство, а настоящий интерес к обнаруженной истине.
Поэтому мы намерены дать здесь подробное генетическое изложение системы Канта в ее разветвлениях, чтобы продолжить философию.
К ним относятся не только Фихте, Шеллинг и Гегель, но и Фриз, Гербарт, Шлейермахер, Краузе, Шопенгауэр и другие более поздние школы мысли. Ибо в философии уже невозможно полностью отказаться от кантовской точки зрения, так же как в астрономии – от системы Коперника. И если французы, отдавая дань уважения своим прошлым великим, заходят так далеко, что пытаются окрестить ростки гегелевских и натурфилософских идей в своей области именем возрожденного картезианства, то мы тем более должны предпочесть сознательно и жестоко отделиться от Канта под именем Гегеля, Фейербаха или Фриза, вместо того чтобы отдать честь истине и откровенно и скромно признать, что мы, в общем и целом, не более чем кантианцы в другом обличье.
Только ухватив все развитие в его корне и источнике, можно постичь простую и великую фундаментальную идею, которая доминирует во всем обсуждении систем, без прикрас и посторонних оттенков, и таким образом подняться на всю высоту развития идей, доступную нашему времени. Эта высота – новый взгляд на вещи, основанный Кантом, из которого выросло и продолжает расти из года в год все последующее, односторонне дополняя друг друга и тем самым возвращаясь к первому зародышу как к организму, состоящему из ветвей и веток, принадлежащих друг другу. Здесь, однако, особенно стоит обновить память о той вечно памятной эпохе, когда ствол прорастил свои первые более свободные ветви – в «Wissenschaftslehre» Фихте, трансцендентальном идеализме Шеллинга, «Феноменологии» Гегеля. Никогда еще человеческая мысль не чувствовала своей силы так сильно, так блестяще, как в этом первом радостном потрясении своего самопознания, когда, поддерживаемая рукоплесканиями и интересом восторженной молодежи, Нейнхольден и Фихтен сумели полностью разорвать оболочку еще полузародышевой и окуклившейся кантовской идеи и возвести ее продукт в предмет самой живой и важной философской дискуссии, которая когда-либо велась на земле и конца которой еще долго нельзя предвидеть.
Этот философский подъем в Германии тесно связан с политическим и религиозным, с которыми непосредственно связано усиление немецкого национального самосознания. Последнее в значительной степени пробуждается и поддерживается первым. В мир вошла новая система
