не упирались в густые леса к востоку и югу. От согретого полуденным солнцем чернозема шел пахучий пар, воздух наполнялся суетливыми запахами весны. Навстречу свету тянулась трава, не такая остролистая, не такая жесткая, как на прибрежных холмистых склонах, но щеголявшая десятками оттенков зелени – от сочного зеленого до бесстыже-красного. Оставалось совсем немного времени, прежде чем она раскинет лепестки цветов, превратив луга в яркий ковер. Теллостос был гостеприимен до всякой растительности, приютив у себя мириады цветов, кишащие в лете, словно пчелы в улье. Некоторые из них заставляли ночь открывать глаза – сквозь непроглядную темень лесов холодным голубоватым блеском сверкали турмалиновые грузди и луговая морошка, толстозадые светляки заменяли звезды в пасмурные облачные вечера.
За наслаждение глаз нужно было платить, эта страна была не из тех, кто дарил красоту и не просил ничего взамен. Ведь там, вдали, в горе Перемен сидел дракон, и все вокруг имело драконий дух. Пламенного яда в этой красоте было столько же, сколько и красок. Обилие жизни желало укусить, задрать, напиться крови или, на худой конец, стащить провизию, опрометчиво оставленную путниками под навесом неба. Ближе к вулкану встречались горячие источники, кипучие и прозрачные, словно слеза, но источавшие такой смрад, что дорога предпочитала огибать их заведомо до приближения. От них шел густой пар, гладкие камни на дне пестрели оранжевыми и зелеными полосами, а те, кто решался искупаться в них, обваривался до костей.
Во времена молодости Фолкмара источники доходили до самой столицы, но за сотню лет дракон будто заснул крепче. Земля потихоньку остывала, и смрад отступал. Поговаривали, что у подножия горы есть вполне сносные, не столь горячие лужи. Фолкмар не прочь был погреть свои ветхие кости в парочке из них. Правда, не хотел, чтобы потом от него пахло, как он Ницеля. Хватит и того, что от него веяло тленом.
Большой тракт тянулся от самой столицы и до подножия горы Перемен. С тех пор, как там нашли алмазы, он становился все шире и шире. Слева и справа то и дело вливались тонкие дорожки с местных деревень. По тракту тянулись обозы, груженые вином и снедью, кричали козы, бабы и ржали лошади, в воздухе свистели кнуты. Бесчисленные колеса вымесили землю в грязь, оставив глубокие борозды.
Всадники налегке объезжали кибитки по обочине, не преминув выкрикнуть парочку крепких. Для таких случаев одна из телег намертво встала прямо посреди тракта, утонув правым колесом в грязи, левое было сломано. Над ней, прямо на куче мешков с репой, стоял бородатый торговец. Пока парочка крепких ребят мастерили колесо, он, уперев кулак в широкий бок, облаивал недовольных проезжих. Правда, далеко не всех. Мужчина давал себе передышку на знатных особах. Имея от природы отличное зрение, торговец хорошо различал наличие гербов и мечей.
Заходя на тракт, Фолкмар все боялся, что люди будут пялиться на него. Что ржавые доспехи и седая борода обернут на себя взгляды, что скука дальней дороги породит пересуды и осуждение. Старик, куда ты направляешься? Слава твоя, если она и
