у нас – все они были для меня невкусными и несладкими. А еще она кормила меня малиной, которую, по ее словам, она посадила для меня и всегда ласково называла меня «малинка моя».
Бабушка делала для меня самую вкусную сладкую воду на свете. Не знаю, в чем был секрет – в воде, в ее руках – но мне ни разу не удалось получить похожий вкус.
Помню водные процедуры: утром бабушка набирала в корыто воды и ставила во дворе на солнце в том месте, где виноград, словно крыша, укрывающая двор от жары, не сильно разросся и пропускал солнечный свет. В течение дня мы обе следили, чтобы корыто всегда было под солнцем. Плескаться в этом корыте, брызгаться водой, переливающейся радугой на солнце, было невероятно счастливо.
Еще мы с ней ходили на огород вдоль канавы. Ее дом стоит на окраине хутора – соседи напротив, через дорогу, слева – через палисадник, и сзади – через огороды. Та часть, что шла вдоль дороги и подходила к тропинке, разделяющей огороды, была довольно уединенной и казалась мне сказочной. Там жаркое лето и все растет привольно. Вдоль дороги у бабушки были посажены кабачки – они разрастались настолько, что были похожи на заросли дремучего леса, и искать в них кабачки было целым приключением. Аромат тревожимой поисками кабачков и утомленной дневной жарой растительности дурманил голову. А еще там росли подсолнухи, им было там так замечательно расти, что они вырастали выше бабушки, поэтому ей, чтобы согнать с них воробьев, приходилось вооружаться палкой.
Когда она подметала двор, на большой совковой лопате она относила ту пыль, что сметала, в канаву. И каждый раз она везла меня на ней обратно на двор. Когда приедет мама, вечером же первого дня она подметет двор и решит меня прокатить на этой лопате, но не рассчитает скорости и силы, перевернет меня, а я по инерции пролечу по острым иссушенным солнцем комьям земли. Помню, как от глубокого пореза будет много крови, но сначала будут видны слои кожи и прочего. Не она меня, а я ее успокаивала: «Мамочка, не бойся, кровь скоро перестанет». Шрам виден до сих пор.
У бабушки тогда были цыплята, я очень любила их брать в руки, в свои маленькие, но крепкие детские ручонки. Как-то я, видимо, слишком сильно прижала ладони, а когда открыла их, цыпленок не шевелился. Мне сказали, что он уснул, и никто не ругал и не напугал, так что я поняла, что случилось, гораздо позже.
Как-то раз бабушка полола картошку, она всегда это делала внаклонку. Мне было скучно, я была с ней. Но не просто с ней, а я залезла ей на спину и спрашивала ее: «Бабушка, а кому лучше: тебе или мне?». Сколько было любви и принятия в этом моменте – ее тепло согревает меня до сих пор.
Я научилась лазать по деревьям там. Вдоль забора были посажены грецкие орехи. Уже тогда они были огромными, на них никому нельзя было лазать. Но я залезала, там был мой любимый сук – на нем можно было сидеть кошкой. Иногда я забиралась очень высоко, оттуда звала бабушку, занимающуюся делами на дворе или готовящую обед, и спрашивала ее: «Бабушка, а бабушка, угадай, где я?». Я, бывало, забиралась очень
