«прославленную» посудину? Никак, тысячник Зелим, тоже присутствовавший на «Бешеной пантере», сдержал обещание устроить «весёлую» жизнь «рыжему медведю» на море. А может, военачальник Геркант опять постарался, снова напакостив так раздражавшему его русу, кто знает? Но явно не случайно пересеклись дорожки у надзирателя-садиста и молодого богатыря, ох, не случайно. Подтверждая вышесказанное, Гюрхун, окинув маленькими злобными поросячьими глазками сгорбившиеся спины бесправных несчастливцев, недобро вперился в блестящий от пота могучий, бронзовый от загара хребет рыжеволосого варвара, без особых проблем в одну моську управляющегося с непокорным веслом. Обычно за такими вёслами сидело по трое гребцов, но для Ратибора, конечно же, сделали исключение, приковав только лишь его кандалы к располагавшейся по правому борту одной из скамеек смертников, отполированной чуть ли не до зеркального блеска многочисленными костлявыми задницами предыдущих страдальцев, коим уже повезло отмучиться да отправиться отдыхать на небеса от такой кошмарной работёнки.
«Бешеная пантера» представляла собой типичную парусно-гребную галеру длиной в сорок три метра с довольно массивным тараном на носу и всего одной мачтой. Основной движущей силой этого грациозного, продолговато-хищной, слегка изогнутой формы корабля, чем-то напоминавшего по виду рифовую акулу, являлся ряд из двадцати четырёх вёсел по каждому борту. И лишь своенравного русича усадили одного на «адову банку»; в остальном же порядок нарушен не был; с каждым веслом под ритмичные гулкие звуки барабана синхронно двигалось по три человека, как и задумывалось изначально при постройке данного судна.
Стояло раннее утро. Солнце только-только выглянуло из-за дымчатого горизонта, задорными и вместе с тем безжалостно палящими лучиками бодро разгоняя спешно отступающую темень. Ратибор, прикованный, как и прочие бедолаги, за ошейник к невольничьей скамейке лицом к корме, размеренно грёб в такт, ничуть не уступая ни одной из вкалывающих на корабле троек рабов. А скорее всего, и вовсе превосходя любую из таких троиц. Здоровенные мускулы огромными валунами бугрились под загорелой кожей молодого богатыря, без видимых трудностей в одиночку справляющегося с громоздким, тяжеленным, неповоротливым веслом. Это было удивительное зрелище; все невольники-гребцы, собратья по несчастью, вот уж вторые сутки нет-нет да поражённо косились на широкоплечего исполина, ожидая, когда же тот, наконец, сломается, выдохнется и свалится под скамью, ибо одному в таком напряжённом ритме, по их мнению, нельзя грести более получаса! Есть же, в конце концов, предел человеческих возможностей! И он, конечно, есть. Другое дело, что у всех этот самый предел разный. И Ратибор, без видимых признаков усталости второй день от рассвета до заката вкалывающий за троих, являлся тому наглядным примером.
– Смотри не разозли Гюрхуна, – чуть обернувшись, ещё в начале плавания через плечо быстро шепнул рыжебородому витязю один из сухопарых, практически
