похожа на теплый дождик летней ночью. Зеленое платье расшито золотыми завитками, листочками и цветами. Я плохо разбираюсь в тканях, но знаю, что подобные изыски стоят недешево. Девушка мне кого-то напоминает. Все в ее лице отдает мне чем-то привычным. Даже родинка над губой…Не может быть.
Я опускаю глаза ниже и читаю подпись: “…Помню как отец отдал половину мешочка с золотом, чтобы мы с Адамом получили эту яркую фотографию. Решила вклеить ее в новый блокнот, чтобы всегда была рядом. Ох уж эти заморские штуковины! Наконец они оказываются очень полезными. Можешь представить, что люди в Королевстве Воздуха научились передавать цвета?….”
Я пялюсь на подпись. Это Линда? Словно по волшебству, девушка на фото перестает быть настолько живой и красивой. В ее глазах я замечаю злобу, а в позе тщеславие и гордыню. Однако несмотря на это, она все ещё миловидна. И если это правда мать, то сегодня от ее прежней красоты ничего не осталось.
Мысли путаются, но я продолжаю листать дневник. Записи прерываются на два года после двух строчек: “…день семьи. Сегодня буду работать вместо мамы. Гостей почти не будет, но нужно присмотреть за ночлежкой…”
А затем снова продолжаются: “…устала. Она ревела всю ночь. Надоела…”
Короткие фразы разбросаны по оставшимся частям дневника на протяжении нескольких лет. Теперь понятно почему матери не требовался новый дневник. За эти шестнадцать лет она с трудом исписала чуть больше половины.
“…Видела его во сне. Наконец убила”, “Ей исполнилось пятнадцать. Как же долго я живу”, “Снился Адам и наши пять детей”, “Только после курения могу избавиться от всех мыслей в голове. Я схожу с ума?”, “Тоня снова меня спасла. Это была моя третья попытка. Я так больше не могу…”
Скрип половиц заставляет отдернуть взгляд от дневника. Я не сразу замечаю фигуру в дверях, а когда встречаюсь с тяжелым взглядом женщины, то замираю. Ее заплаканные глаза выпучены и сверлят блокнот в моих руках. Ноздри раздуваются с каждым быстрым подъемом выпяченной груди, рот приоткрыт так, что я вижу сжатые пожелтевшие зубы.
Мне конец.
Становится трудно дышать. Я зажмуриваю глаза, откидываю блокнот в сторону и обхватываю голову, подтягивая к себе колени. Мне стоит бежать и прятаться, но руки и ноги дрожат, тело потеет, а к горлу подкатывает ком. Я слышу грузные шаги. Линда хватает меня за шиворот и тащит вон из комнаты. Я волочусь по полу, пытаясь подняться, воротник впивается в шею, не дает дышать. Но мать быстрее и сильнее. Она закидывает меня в мою комнату. Губы дрожат, мне хочется поднять глаза и посмотреть на Линду, понять, что она будет делать, но взгляд не поддается моим приказам и мечется из стороны в сторону. Я чувствую ощутимый прилив сил в ногах и вскакиваю, но не успеваю сдвинуться с места, как получаю пощечину. Боль почти не ощущается, легкое покалывание. Но я вскрикиваю, прижимая ладони к щеке.
– Как же я тебя ненавижу, – шипит мать, – что тебе, выродок, понадобилось
