ей из Шанхая подарков целый чемодан.
Мечтатель, хренов.
А она…
– Да, Антош, конечно, я смогу, обязательно, целую, милый…
Да… жеваный ж ты крот…
Я вышел из кабинета. Нашел в себе силы сказать ей, что у меня важная встреча.
И бухал три дня.
Нет, сначала я попытался узнать, что это за красивый гондон Антон к ней подвалил.
И он мне не понравился.
Не потому, что он клеил мою малышку, нет.
Я слышал про его отца. Про их фирму. Про их дела.
И прекрасно понимал, что, если я озвучу все, что узнал, Василисе, она мне просто не поверит! Решит, что я нарочно собрал компромат, потому что она меня «продинамила».
Идиот!
Надо было рассказать обо всем сразу!
И отцу ее тоже надо было все рассказать.
Но Виктор снова перенес инфаркт, он был болен.
А у меня намечался второй крупный контракт с Китаем, и американцы выкатили предложение.
Я просто с головой ушел в бизнес.
Нет.
Я просто тупо спрятал голову в песок, как страус. Подумал, что она сама поймет, что этот молодой гондон ей не нужен, старался быть внимательным. Не нагружал работой. Обращался ласково в надежде, что внимание обратит на то, что жесткий и требовательный руководитель превратился из льва в ягненка.
Хрена лысого!
Она вообще меня жестко игнорила.
Антоша был везде! Везде, сука!
А потом…
Потом я узнал, как у меня красиво увели и Китай, и Америку.
А эта…
Эта сучка малолетняя стояла передо мной и рассказывала, какое я чудовище, деньги отмываю. Подбородочек дрожал. Боялась.
Я ведь ее реально мог закрыть! Экономическое преступление, мать его етить… И повернуть это можно было так, что она не просто бы штрафы платила, а оказалась бы в местах не столь отдаленных. И у меня были нужные рычаги, на которые я мог надавить!
И села бы она! Не гондон этот ее, Антон, а именно она! Он-то с папашей его, сучары, типа не при делах… Девочку подставили. Красиво подставили.
Блядь…
Нет, сажать ее, конечно, не стал бы…
Но, по крайней мере, мог сделать так, чтобы она больше никогда, сука, никогда не смогла бы в столице найти работу приличнее посудомойки в придорожном кафе!
Она бы стала персоной нон-грата везде!
Рассказывал ей тогда об этом, а она…
Стояла, дурочка, в моем кабинете, такая гордая, пыталась показать, что сильная, что не боится!
Я ведь мог тогда ее…
Мог же.
И она все еще нетронутая была. Знал.
По запаху чуял, что нетронутая.
Целка-невидимка, мать твою…
Но…
Противно было. Насильником не был никогда.
