Вирусы сиона весьма сильны и исказили все данные. Вы забыли, зачем были посланы. Растеряли и лекарства и инструменты и приборы. Вы не справились с заданием.
Все лицо залила краска стыда, и жар полыхнул по всему телу.
Я действительно не помнил, когда именно не выполнил задания, не помнил самого задания, и не помнил необходимых навыков. Я не помнил вообще ничего. И что самое прискорбное, знал, что все это я забыл. Забыл как самый распоследний негодяй, и теперь из-за этого пришла беда на мою Землю. Гибель людям, гибель животным, гибель деревьям и редким травам, птицам и насекомым. Всему, что так долго развивалось, и стремилось к солнечному свету, именно в этом регионе. По лицу покатились совершенно неконтролируемые слезы.
– Карантин! – появилась надпись на стекле, судя по краткости, уже личного разума. И Вайтмара стала заполняться клубящимся голубым дымом. Спрятаться от него было некуда. Вдох. Сладковатый привкус в горле…. Сознание стало гаснуть и погружаться в сон.
Сибирские пирамиды
Запекшиеся губы тихо прошелестели:
– Пить!
Надо мной склонилось очень гармоничное лицо человека с чуть раскосыми глазами. В его руках была стеклянная пробирка с жидкостью. Растрескавшиеся губы с жадностью припали к краю наклоненной пробирки, и из трещин стала сочиться кровь. Жидкость не была водой. Но жажду утолила. Человек явно жадничал на воду и отнял живительную прохладу слишком рано. Слишком рано. Но глаза его были полны любви и тепла, и я понял, что так надо. Больше пить нельзя. Все тело болело, будто с него сняли кожу. И открытое мясо, соприкасаясь с гладкой и мягкой поверхностью, на которой я лежал, нестерпимо саднило.
– Лучше встать и пусть со всех сторон будет воздух. Так будет легче, – решил я, и рванулся сесть.
Свет померк. И пришло безмолвие. Бархатно-черное безмолвие, которое окутало всего, и принесло блаженство. Блаженство отсутствия разрывающей боли. Отсутствия огненной вакханалии, блуждающей по всему телу, отсутствие миллионов вражеских стрел и копий, пронзивших тело со всех сторон. Черная пустота! Ничто, обычно пугающее своей всепоглощающей способностью, напоминающей аннигиляцию, которая страшнее смерти.
– Пить! – прошелестели запекшиеся губы.
Появился человек с глазами полными любви и душевного тепла, со стеклянной пробиркой в руках.
– Дежавю, – попытался улыбнуться я, и губы тотчас треснули, напомнив о существовании боли.
– Айисагин, – тихо, но властно произнес человек и прикоснулся кончиком пальца ко лбу, после того, как освежающая, чуть мятная влага, скользнула внутрь горла.
Вновь обрушилась спасительная и исцеляющая всепоглощающая пустота. В ней не было возможности думать, чувствовать, и что-либо делать. В ней можно было только быть. Просто быть. В полном осознании этого момента.
– Свет, –
