кита – как папа Карло из «Пиноккио», который внутри живого кита худо-бедно обустроил свой быт и даже не хотел потом выходить. Следует отметить, что Юля только во взрослом возрасте, читая книги уже собственным детям, узнала оригинальную историю о деревянном мальчике вместо суррогатно-слащавого Буратино и поразилась ее совсем другому, куда более философскому, смыслу. Вторым поразившим ее открытием в области переводной литературы стало то, что когда она прочла наконец свою любимую книгу детства «Приключения Алисы в стране чудес» на английском, оказалось, что эти перевод и оригинал это вообще две совершенно разные книги. Со временем этот феномен – когда оригинальные идеи или явления, попадая на другую почву и сохраняя внешнее сходство, будто перелопачиваются во что-то иное по своей сущности, порой до полной противоположности (эдакий эффект доппельгангера) – Юля начала замечать не только в области литературы, но и во многих других областях жизни.
Что касается чтения, то это она любила с детства. В детский сад ее не водили, потому что бабушка как раз вышла на пенсию и взяла на себя уход за ребенком. И, наверное, довольно много ею занималась, правда, у Юли совсем нет воспоминаний примерно до старшего школьного возраста, только отдельные вспышки. Но вот свою признательность бабушке за то, что она открыла ей другие миры, научив читать, и свою радость от того, как лет в пять или шесть читала ей вслух на кухне какую-то странную и сложную книгу про железный век, помнит. В старших классах Юля по ночам зачитывалась Камю, Моэмом, Хэмингуэем, Драйзером, Толстым, и, конечно же, именно с подачи Достоевского, стала мечтать (как и, наверное, процентов восемьдесят девочек-подростков по всей России) о Петербурге – городе, выступающем у писателя в качестве самостоятельного персонажа, трагического живого существа…
Выйдя в центре современного Петербурга, Юля не без удовольствия вдохнула сыро-пыльно-исторического воздуха, с чувством благодарности к архитекторам былых времен. Хоть при ближайшем рассмотрении и приходится отмечать с грустью, что во многом эти исторические постройки находятся в запущенном состоянии. «Прямо как я сама», – подумала девушка. – «Снаружи довольно приличная, а внутри рассыпаюсь». Вуз, где она работала, располагался в одном из таких исторических зданий и со стороны фасада выглядел внушительно, однако внутри представлялось зрелище более плачевное: плохо связанные между собой логистически и стилистически нагромождения разных закутков, закоулков, подсобок и еще каких-то частей. Впрочем, Юлю это мало смущало, так как принималось ею как один из незыблемых принципов жизненного устройства: есть тот фасад, который надо демонстрировать и потому держать в максимальном порядке, и есть внутренняя кухня, которая всегда в той или иной степени хаоса и которую не полагается кому-то видеть. Этот же принцип был и в детстве, когда, например, к приходу гостей тщательно наводился порядок, выставлялась красивая посуда, надевалась хорошая одежда и вести себя
