прядь, пытаясь успокоить свое сердцебиение. Я запала на Николая Иванова с того первого дня, как мы встретились на кладбище, просто раньше я никак не задумывалась об этом чувстве к нему. Только в этом году, когда все в школе разбились на парочки. Быть в отношениях вдруг за одну ночь превратилось из чего-то постыдного, что делали только плохие девочки, в вершину мироздания, тренд, от которого я отстала. На самом деле ни одна из этих пар не говорила друг с другом во время занятий или как-то взаимодействовала, но у них был титул, и если были какие-то вечеринки или дни рождения, то они приходили вместе и шептались друг с другом или целовались.
Поцелуи тоже стали ритуалом посвящения, чем-то, что нужно было попробовать и поставить напротив галочку. В школе не было ни одного парня, которого мне хотелось бы поцеловать.
Единственные губы, к которым мне хотелось прикоснуться своими, были губы Николая.
Я пролистывала «Искупление», но слова будто бежали по строчкам, выпадая со страниц. Удивительно, как у моих ног еще не было кучи из писем. Это было бесполезно, пытаться сосредоточиться на чем-то, кроме него.
А потом… Счастье заполнило мое сознание. Я заметила его краем глаза, Николай показался у дверного косяка, облокотившись на него. Поношенные туфли, порванные не там, где нужно, джинсы и выцветшая рубашка, потрепанная по краям. С каждым годом он становился только красивее.
Я притворилась, что не заметила его.
– Здорово, – сказал он, в уголке его рта торчал незажженный бычок от сигареты. Я представила, что сказала бы великая Беатрис Рот, если узнала, что я хотела поцеловать парня, который запихивает в рот использованные сигареты с улицы. Честно говоря, она ничего и не сказала бы. До тех пор, пока я не принесла заразу в дом, она не возражала бы, даже если бы я отрезала себе все конечности из-за трендов.
– Ой, хей, Ники. – Я подняла взгляд, здороваясь с ним.
Его красота поразила меня, словно молния. Он не был таким привлекательным два года назад. Каждое лето его черты становились четче и мужественнее. Его подбородок стал острее, складка между бровями глубже, губы выразительнее. Но глаза были лучшей его чертой: удивительно похожие на голубые топазы. Он был высоким, подтянутым и гибким, а еще, кроме всего, в нем была характерная черта, которую нельзя было даже назвать. В нем чувствовалась задиристость ребенка, который знал, как постоять за себя, как выживать. Ужасно было думать, что какие-то дети проводили с ним два семестра в год. Общались, любовались и восхищались им.
– С тобой все в порядке? – Он оторвался от косяка двери, обходя вокруг меня. Я заметила, что его руки за последний год стали больше, крепче, можно было увидеть вены, голубеющие под кожей. Он остановился только тогда, когда наши ноги соприкоснулись, и выхватил книгу из моих рук, небрежно пролистав ее.
Он убрал сигарету за ухо, нахмурившись.
– Привет, – сказала я.
– Привет. – Он поднял взгляд, одарив меня усмешкой, и снова посмотрел на
