скорее, не из тяжести труда, а из вязкого однообразия. Бесконечное повторение одних и тех же действий наедине с собой или на пару с молчаливым коллегой. Работа на стройке – наверное, отдельный вид медитации. Успеваешь подумать абсолютно обо всём, так что в какой-то момент в голове не остаётся никаких мыслей вообще. Если только крутится кусочек попсовой мелодии, случайно услышанной по дороге на работу. А ведь если стройка – действительно медитация, то опытные строители однозначно на голову выше шаолиньских монахов. Если не сходят с ума – достигают просветления, даже обучаются левитировать. А как иначе объяснить такую лёгкость движений на большой высоте, да ещё без страховки. Хотя большинство выбирают менее радикальный путь и просто спиваются.
Напротив Виталика, метрах в двадцати, стоял обшарпанный старый коровник. Через небольшие оконца в бетонных стенах виднелись бело-черные спины и равнодушные морды, слышалось протяжное мычание. Дважды оттуда выезжал трактор с прицепом-клеткой. В этой клетке теснились грязные худые коровы, едва державшиеся на ногах.
– Этих на убой – отозвался напарник, заметив пристальный взгляд Виталика.
Вскоре, после обеда, коров вывели на прогулку. Двое мужчин открыли большие металлические двери и из них повалили бурёнки, которых от свободы теперь отделял лишь невысокий железный заборчик. Они тоже радовались последним тёплым денькам, игриво бодались и грелись на солнышке. Через какое-то время их стали загонять обратно. Почти все сразу слушались и шли в стойла от пары лёгких шлепков палкой, все кроме одной. Видно, эта корова не надышалась свежим воздухом, недостаточно размяла копыта и совсем не хотела обратно, в душное тесное стойло. Она не обращала внимания на лёгкие шлепки, а после ударов посильнее – ринулась в бой. Тогда мужчина, на которого она напала, достал из-за пояса чёрный жезл-электрошокер и ткнул в неё с характерным треском. Корова со страшным воплем отшатнулась и потеряла боевой настрой. Ещё через пару ударов за ней закрывали дверь.
В это время Ярик, который тоже засмотрелся на корову, не заметил кучки мусора под ногами и запнулся, выронив из рук тяжелый брус. Тогда деревяшку не удержал и Федя, и она упала ему на ногу. С тупым лицом, полным ярости, таким, будто пришлось вспоминать, как ярость выглядит мимически, Федя захромал к Ярику в порыве его ударить. Ярик же под звонкий матерок стал от него убегать.
Как же шумно всё-таки было на стройке! Любой новый звук старался прозвучать громче остальных. Монотонное жужжание моторов, лязг металла, деревянный стук, работа различных инструментов, от шуруповёрта до отбойного молотка, бесконечная ругань рабочих и гул мычания из коровников поблизости. Наверное, если бы Эдвард Мунк писал свой легендарный «Крик» не между психушкой и скотобойней, а на стройке – картина получилась бы в десять раз лучше. Ведь нигде больше нельзя услышать такой богатой какофонии случайных и, зачастую, несовместимых звуков.
Рабочий день длился
